Стрекоза

Людвике и так было тошно и стыдно, что в обморок упала, а Геля все не унималась с графическими поучениями, но прибраться, конечно, помогла. А потом Людвика догадалась: так это ж Геля злится на тех, кто в мед поступает, потому что сама не прошла, и спросила ее об этом напрямик. В точку попала. Геля тряпки выжала, перчатки резиновые с рук сняла, на тумбочку в каптерке с санинвентарем положила. Вернулась к Людвике, очки на носу поправила, совсем как Глеб Березин, и наконец сказала:

– Чтобы врачом в нашем городе стать, надо академии заканчивать и знакомым профессором обзавестись, чтоб на экзаменах не завалили, а я – деревня, куда мне. Фельдшерские курсы и то не до конца прошла, еле бумагу выправила. Но поставь меня прям сейчас Глеб Аркадьевич в операционной травмпункта ему ассистировать, быстрее меня ему никто скальпель и кетгут не подаст и тампон стерильный, чтоб рану сушить. И те, что по химии с физикой пятерки в институте получили, у меня еще поучиться должны! – Сверкнула гордо очками и пошла отвечать на телефонный звонок.

Вот такая была она, Геля, гордая. И в обиду себя не давала.

VII

На следующее утро после эксцентричного визита к доктору Фантомову Витольд Генрихович дал себе слово о чудесах потусторонних больше не думать, секретов своих личных никому не рассказывать, по Берте не убиваться – а что, ей и так весело и без него, – и начать новую жизнь, в которой прошлому нужно было отвести полагающееся ему скромное место на страницах семейного альбома, в чем доктор был абсолютно прав.

У него сильно болела голова, так как пить коньяк рюмками он не привык, и противно тянуло под ложечкой, и вообще произошедшее с ним накануне было похоже на фрагмент из фильма ужасов, и самым гадким было осознавать, что он был одним из главных его персонажей. И что о нем теперь подумает доктор?

Витольд Генрихович пошел на кухню, поставил чайник на плиту, оторвал листок из чуть похудевшего к весне календаря, брезгливо его скомкал, пытаясь физически, а не только ментально уничтожить вчерашнее число, и хотел было принять легкий освежающий душ, но тут в дверь позвонили.

Странно, суббота. Это могла быть Глафира, но она сказала, что придет только во вторник, так как хотела в субботу навестить хворающую родственницу на Пироговке – другом конце города. И навряд ли она бы до этого пришла к Витольду. «Ах, если бы она передумала, – отворяя дверь, думал он, – было бы хорошо, чтобы, пока я буду в душе, она приготовила хороший завтрак, отвлекла милой никчемной болтовней, и кошмары вчерашних сновидений сошли бы на нет как полуденная тень».

Но когда Штейнгауз отворил наконец дверь, на пороге стояла не Глафира, а доктор Фантомов. Он блеснул пенсне, осклабился и приподнял шляпу.

– Доброе утро, Витольд Генрихович, – сказал доктор. – Как спали?

В одной руке он держал трость, а в другой – бумажный сверток.

– Доброе утро, Им-мануил К… Карлович, – забормотал удивленный Витольд, заикаясь от неожиданности, – спасибо, хорошо спал. – И неловко одернул на себе помятый галстук, проверяя, не в майке ли одной он стоит перед доктором. Но нет – проснувшись, он успел снять только пиджак, а вот рубашка и галстук остались, и, смущаясь больше обычного, он не нашелся, что сказать, и ждал, что скажет доктор.

А доктор, похоже, не собирался уходить. Он опять приподнял приветственно шляпу и елейным голосом сообщил:

– Если позволите, Витольд Генрихович, я зайду к вам по-соседски на полчасика. Вышел, знаете ли, пройтись, а утро выдалось не лучше вечера – холодно-с, ветер порывистый, не до прогулки.

– Конечно, конечно, – спохватился Витольд, – прошу вас.

Фантомов вошел, затворил за собой дверь и, опираясь на трость, с которой иногда выходил на прогулки возле дома, стащил с ног калоши. Сверток положил на полку для перчаток возле зеркала.

Витольд Генрихович посмотрел на себя в зеркало и невольно сморщился: ну и помятый же у него был вид! Как раз впору гостей принимать! «Что бы на это сказала Берта…» – хотел было подумать он и осекся, вспомнив о своем решении покончить с сентиментальными воспоминаниями.

– Вы меня покорнейше простите за вчерашнее, – начал было Штейнгауз, – я сам не знаю, что на меня нашло, наговорил вам лишнего, напугал, наверное. Простите. – Он склонил голову и предложил доктору пройти в гостиную. Тут же вспомнил, что поставил чайник, и поспешно добавил, уже более бодрым голосом: – Может, чаю со мной выпьете? Я ведь, по правде сказать, только позавтракать собрался.

Доктор уселся в одно из кресел у окна и на предложение выпить чаю согласился.

Штейнгауз опять пожалел, что у Глафиры выходной, но, с другой стороны, чайные хлопоты помогли ему поскорее прийти в себя. Он живо зазвенел блюдцами и стаканами, долго искал поднос, чуть не ошпарился кипятком, когда наливал воду в заварочный чайник, и с шумом опрокинул ложку с сахарницы, пока нес поднос в комнату.

– Пожалуйста, – подвинул Фантомову стакан в черненом подстаканнике Витольд Генрихович и принялся долго размешивать сахар в своем.

Доктор отхлебнул чаю с ложки и после некоторой паузы сказал:

– Так вы говорите, что спали хорошо?