Стрекоза

Геля была намного старше Людвики, но сказать точно, сколько ей было лет, никто не мог. Вечно в плохом настроении, ворчливая, но при этом довольно добрая и сентиментальная, она была очень одинокой, хотя жила не одна, а с больной матерью, и решила пойти в «Скорую», чтобы легче было обеспечить матери своевременный врачебный уход. Как выяснилось, замужем она никогда не была, но к ней уже много лет сватался пожилой человек с достатком, то ли профессор на пенсии, то ли военный в отставке – этого Людвика так и не поняла, – а Геля все морочила голову ему и себе: отказывать не отказывала, но и замуж не шла. По праздникам ездила к нему в гости в гигантскую, восстановленную из бывших многих коммуналок, полупустую квартиру на Литейном, которую после революции на эти же коммуналки и раздробили, прибиралась там, кипами выбрасывая старые газеты и смахивая с книжных полок пыль столетней давности, и готовила еду – по-своему, по-деревенски: пельмени, винегрет, блины на опаре, так как сама была из области, а не из Ленинграда. Жаловалась, что он не очень ценил ее блюда, а тащил отужинать в ресторан, куда она принципиально не шла, потому что не могла понять, как можно выкинуть целых десять рублей на пару котлет и салат с курицей.

– Его и есть-то не захочешь, в глотке застрянет, салат этот, – сокрушалась Геля, подцепляя корнцангом горячие инструменты после стерилизации и раскладывая их на марле врачебного столика в кабинете первичного осмотра. – «Я б вам на эти десять рублей обедов на неделю приготовила, говорю», – а он мне заблеял, мол, «не-е-ет, Ге-е-е-ленька, вы не правы – человек не должен лишать себя радостей общественного питания». Какое же это питание – баловство одно, я через полчаса буду снова голодная, а деньги не вернешь!

После этих поездок между жесткими инструкциями и едкими замечаниями на каждом шагу: «По воздуху-то шваброй не води, плотно к полу прижимай, да, вот так, и тряпку, тряпку-то выжимай, не развози слякоть-то, вон какое море налила, приедут с вызова с носилками – поскользнутся все на хрен» – она продолжала вслух размышлять по поводу замужества:

– Так я ему и говорю, лет-то вам сколько, а вы все трепыхаетесь, смотреть тошно – жениться да жениться, вот ведь заладилию. Ведь и так ясно, зачем я вам нужна – чтобы уколы через каждые полчаса делать, вот вы и – жениться. А он на меня смотрит, хитренько моргает: ну и это, мол, Геленька, не помешает, особенно при определенных, так сказать, обстоятельствах супружеской жизни. Хе-хе. А я ему: «Каких таких обстоятельствах?» А он мне: «Как каких, Геленька, я же еще мужчина хоть куда, хе-хе, ты не смотри, что седой весь». И обниматься полез! А я ему: «Так я и смотрю, что вы плесенью-то поросли, а все туда же!» Ну как тебе это нравится? Ему ж семьдесят восемь почти, а он – об обстоятельствах себе мечтает! – восклицала обиженная Геля и резко захлопывала дверцу стерилизатора. – Нет, ну ты представляешь себе?

Людвика совсем ничего себе не представляла, просто слушать эти рассказы было забавно, несмотря на то что про супружеские обстоятельства Гели и ее великовозрастного жениха думать было дико.

И все-таки Геля многому ее научила: как стерилизовать инструмент, как проводить санобработку помещения и самих больных, как разбираться в очевидных симптомах самых распространенных болезней и как не бояться крови, не быть брезгливой и не прослыть, не дай бог, белоручкой.

– А ты как думала! Без крови медицины нет, – бурчала Геля, когда Людвике пришлось подтирать лужи быстрогустеющей крови после больного с бытовой травмой – не на носилках привезли, а двое прохожих с улицы втащили, – из окна второго этажа соседнего здания выпал в нетрезвом состоянии, напоролся на железные штыри ограды под домом. Правое бедро полностью распорол, но жив остался. Людвика стала было бодро убирать лужи на полу, но в голове у нее вдруг помутилось, на лбу выступил пот, она побледнела как полотно и стала медленно оседать на Гелю – хорошо та рядом стояла, как почувствовала, что придется помогать не только больному, а и новенькой санитарке.

– Вы вот все в медицину претесь, все кому не лень, экзамены сдаете, о белых халатах мечтаете, – ворчала Геля, суя Людвике под нос нашатырь и довольно хлестко пошлепывая ее по щекам. – А про самое главное не думаете – что работа не чистенькая, а самая что ни на есть грязная, и я бы даже сказала – зловонная работа. Да, да, не кривись! Хочешь врачом быть – терпи! Боль, грязь, кровь, выделения там всякие, ведь человек не из фарфора или оргстекла сделан. А из самого настоящего мяса, костей, жил и крови. Вот курицу разделывать научилась на суп? Точно так же должна научиться и человека на кусочки разобрать, а потом заново собрать и зашить, где чего нужно – вот об этом надо думать, а они – белые халаты, химия с физикой. Цирк!