Стрекоза

Про бега он от Серафимы слышал и от Теплева. Сначала запретили денежные ставки делать, просто соревнования проводили, вроде прижилось, но потом как-то все завяло, заглохло, лошадей нечем было кормить, и в сороковом конезавод закрыли. Почти двадцать лет прошло. Все разрушено. Жаль. Севка представил себе, как тут было шумно в дни забегов – суета, оживление, музыка, идет бойкая распродажа билетов, ситро льется рекой, в конюшнях пыхтят и нервно переступают с ноги на ногу породистые скакуны, трясут гривами и косят огромными прелестными глазами в густых ресницах-щеточках на осанистых жокеев.

Он зажмурился и представил себя там – на бегах. Он сидит на переднем ряду. Вот звенит гонг, падают заслонки на дорожках, лошади срываются с места, и вихри пыли, затаенное дыхание публики, и топот копыт создают какой-то большой, движущийся по кругу, напряженный, как вытянутая струна, представляющий собой единое целое, живой организм. Звук, движение, страх, импульс, гулкий, порывистый ритм – все вместе сливается, как биение сердца, в один сумасшедший миг ожидания чуда. И потом – либо триумф, либо разочарование и опять надежда на удачу. Да, для страсти игрока здесь, конечно, большее раздолье, чем в картах. Риск, неизвестность, азарт, умение предвидеть то, что в принципе предвидеть невозможно, иллюзия полного управления лошадью как частью неподвластной природной стихии, и оттого – еще больший азарт, предвкушение торжества, и тогда – кипят мозги, а грудь когтят нервные спазмы.

Кто-то кашлянул. Севка открыл глаза. Через несколько рядов от него, на одной из нижних скамеек сидел неопределенного возраста человек с зачесанными назад волнистыми волосами. Он выглядел странновато – в черных круглых очках, в старомодных штиблетах с кнопками на боку, в бирюзовой жилетке, из одного кармана которой висела цепочка от часов, и, даже несмотря на черные очки, почему-то было ясно, что он «после вчерашнего» – лицо его выглядело одутловатым и изрядно помятым. Он сидел на скамейке нога на ногу и внимательно смотрел на пустые беговые дорожки стадиона, как будто на них не торчали кусты чертополоха, а и сейчас неслись на лошадях неукротимые жокеи. «Откуда он здесь взялся? – подумал Севка и смутился. – Неужели я не заметил, как задремал, думая о скачках?» Севка встал и повернул было назад, пошел по узкой тропинке между рядами, но остановился и подумал, что это все-таки будет невежливо. Не зная, как начать беседу, он тоже кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.

– Похоже, тут ничего не осталось… от былого великолепия? – спросил он, имея в виду бега.

Незнакомец слегка повернулся к Севке и опустил голову так, чтобы разглядеть собеседника поверх черных очков, которые, судя по всему, он носил не от солнца, а из пижонства. Человек промолчал и стал опять всматриваться в пустое поле.

Ну ладно, не хочет говорить, ну и не надо. Севка повернулся к нему спиной и пошел к тропинке, ведущей назад, на пригорок и дальше – на улицу Беговую. Еще в аптеку надо зайти, заказать по рецепту предписания доктора Горницына, а потом – к Студебекеру!

– Игрок? – вдруг отчетливо послышалось с нижнего ряда.

Севка повернулся. Человек сидел в той же позе, но его хорошо было слышно. Ну ясное дело – в пустом пространстве концентрической формы звук передается особенно хорошо.

– В некотором роде, – сказал смущенно Севка, напрягая голос и направляя его вниз, чтоб было лучше слышно.

– Так не бывает, – презрительно фыркнул незнакомец. – Человек либо играет, либо нет.

– Ну тогда игрок, – удивился простой и очевидной мысли Севка. – Только не на скачках.

– Не имеет значения, – сказал незнакомец и посмотрел на мизинец своей правой руки, как будто там у него были часы и он сверял время. Часов, правда, не было, но зато в предвечернем солнце что-то ярко блеснуло, скорее всего, огромный перстень. «Ну и типаж, – подумал Севка, – какой-то нэпман, прямо сон в руку, как сказала бы Серафима, если бы это был сон, о чем думал, то и приснилось». Надо бы сматываться.

Но любопытство брало верх, и он никак не мог уйти.

– Давно играете? – последовал вопрос.

– Как сказать, – начал думать о своем карточном стаже Севка. – Года три.

– Ясно, – прокомментировал незнакомец. Он наконец повернулся вполоборота к Севке и достал из кармана брюк сигару.

– Музицируете?

Севку как ошпарило. Второй раз за этот день он слышит тот же вопрос, сначала от доктора, теперь вот от странного человека в жилетке и бутафорских черных очках: «Что они все, сговорились? И вообще, с чего это он взял, что я играю на музыкальном инструменте, мы же говорили об игре в карты?»

Словно подслушивая его мысли, человек пыхнул сигарой и участливо пояснил:

– Игроком можно быть и в более узком смысле, например, игроком на таком неповоротливом инструменте, как… – Он выжидающее навел свои черные очки на Севку, как будто проверяя его интеллектуальные способности, и тот, спохватившись, тут же сказал:

– Контрабас?