Стреляйтесь сами, Мазепа

– А как вы проникли в дом, что никто и не услышал? – спросил его Палестин, когда инородец, облизав ложку, положил её рядом с пустой тарелкой.

– Вах, дорогой, ваша сакля совсем как дырявая бочка: заходи, плохой человек, забирай, что увидишь. Надо дверь, Палыстин Георгыч, деревом внутри подпирать. Вот Григорья Плаытоныч не зря говорит, что не только я, но и в полиции тоже есть джигиты, которые умеют даже огнестойкие шкапы с сикретом открывать. А ещё Григорья Плаытоныч папрасил передать, что нужного вам человека в Петербургу вызвали, а когда он обратно приедет, я вам приду сказать. И ещё говорил, чтоб подарок его в доме не держали. Подарок дорогой. И сами мало на улицу ходили. Ищут вас, – ответил Зейдулла и, надев папаху, молча вышел.

* * * *

Вспомнил, вспомнил Цезарь Юльевич, где он встречался с приказчиком из лавки Босоногова. Было это, да, да – предвоенным летом 1903 года. Стояли, как тогда выражались, чудные погоды, и ехал он, счастливый, к одной молодой интересной даме – Ольге Викентьевне Угрюмовой на хутор, принадлежавший её отцу. Пустошная эта усадьба с небольшим земельным участком и скотным двором располагалась недалеко от татарской деревушки Аремзяны под Тобольском в живописном распадке и имела славу места отдохновения охотников и ревнителей грибной да ягодной ловли. Сам хозяин – отставной подполковник Викентий Угрюмов охоту не любил, но вот рассказы о ней! Из множества людей, в разные годы бывавших здесь, он постепенно составил дружество, хотя и несколько странное для военно-дворянской среды. В святая святых усадьбы – каминную залу – приглашались после возвращения из тайги на «рюмочку чая» не столько удачливые стрелки, сколько яркие рассказчики. И их родословная здесь абсолютно никого не интересовала. Беседы и только беседы. В числе прочих на мягких диванах вкруг камина сиживали и ссыльнопоселенец Савельев, и купец Радин, бывал, хоть и редко, приватный ветеринар Акулов.

Сам Алымов впервые попал на хутор буквально несколько дней назад по приглашению своего приятеля – штабс-капитана Вязова (погибшего вскоре геройски под Мукденом), редкого гуляки и записного балагура. Вязов, пребывая тогда, как и Алымов, в отпуске, при встрече в Дворянском собрании шепнул Цезарю, что знает место, где живёт, манкируя губернскую столицу, ну истинная королева:

– Ты, Алымов, бьёмся об заклад, влюбишься в неё непременно. Чудо, как хороша барышня. А как поёт! Поедем, будущий Скобелев, не пожалеешь, благо тут недалеко – вёрст десять всего.

«В самом деле, а почему не съездить?» – решил Цезарь. И на следующий день они приехали в усадьбу. И была встреча с Оленькой. И душный вечер, когда она провожала их. И было испрошено разрешение приехать снова. И молчаливое согласие хозяйки тоже воспоследовало. Сколько же раз он успел в те дни повидаться с девушкой? Три? Четыре? Наверное. Вскоре отпуск его закончился, и он отбыл в полк. А весной следующего 1904 года он вместе со своей батареей уже участвовал в тяжелейших боях на Квантунском полуострове. Получил ранение. Лечился. Снова воевал. И снова был ранен. Чудом избежал плена (в начале апреля большую партию раненых успели эвакуировать в тыл, прежде чем японцы окончательно перерезали дороги и замкнули кольцо вокруг Порт-Артура).

Но это было потом. А пока он ехал на свидание к Оленьке, и лилась в его душе музыка дивного романса «Я ехала домой. Я думала о вас…», который вчера, как ему показалось, проникновенно и не без намёка исполнила девушка.

Царская засека – охотничья (или сторожевая?) избушка, от которой до самой усадьбы версты две ходу, была уже недалеко, когда рысак Алымова трёхгодовалый «Аргус» вдруг шарахнулся с дороги и чуть не опрокинул лёгкую коляску на пружинной подвеске. От неожиданности Цезарь как-то неловко вывалился на обочину, не выпустив, однако, вожжи из рук. Он вскочил, успокоил коня, осмотрелся, и хотел уже, было, снова залезть в повозку, но тут сзади кто-то сильным и выверенным ударом по подколенным сухожилиям заставил упасть его на колени. Острое жало ножа упёрлось Алымову под лопатку. «Тихо, офицерик, не трепыхайся и быстро говори, куда кости тащишь»? – раздался над ухом чей-то хрип.

– Что вам нужно? Я… я… просто выехал размять рысака, – сдавленным голосом ответил Цезарь.

– Тебя, офицерик, мне сам господь послал. Поможешь из тайги выскочить, живым оставлю, – нападавший больно сдавил горло Алымову, – Казачки меня, вишь-ка, обложили. А спереду на дороге, я сам видел, «фараоны» заставой стоят. Про меня рты разевают. Вот сейчас мы туда и двинем. И ты, офицерик, скажешь им, что дружок я твой, и катаемся мы, стало быть, по природе вместе. Тебе поверят. А как они нас пропустят, я, отдохнув, с колясочки твоей через версту спрыгну. Ну и смотри у меня: кроме кесаря я ещё и наган имею, если звякнешь лишнее, враз зажмуришься.