Сцены из жизни провинциала: Отрочество. Молодость. Летнее время

Какими мне представляются наши отношения? Джон был из мужчин, убежденных в том, что высшее блаженство возможно – нужно лишь обзавестись любовницей-француженкой, которая будет цитировать тебе Ронсара и играть на клавесине Куперена, одновременно посвящая тебя в тайны любви, и не какой-нибудь, а во французском вкусе. Разумеется, я преувеличиваю. Тем не менее он был откровенным франкофилом.

Но была ли я любовницей-француженкой его фантазий? Сильно в этом сомневаюсь. Когда я теперь оглядываюсь назад, наши отношения представляются мне, по существу, комичными. Комично-сентиментальными. Основанными на комичной предпосылке. Но также они содержат еще один элемент, преуменьшать значение которого не следует: Джон помог мне выбраться из пут дурного брака, за что я благодарна ему и по сей день.

Комично-сентиментальными… Получается, что они были довольно поверхностными. Разве Кутзее не оставил на вашей личности, да и вы на его, отпечатка более глубокого?

Не мне судить о том, какой отпечаток оставила я на его личности. Но в целом я сказала бы, что глубокий отпечаток может оставить только сильная личность, а Джон сильной личностью не был. Я вовсе не хочу показаться пренебрежительной. Знаю, что у него было много почитателей, да и Нобелевскую премию тоже за просто так не дают, – собственно, и вас не было бы сегодня здесь, и исследования ваши вы не проводили бы, если бы не считали его большим писателем. Однако – давайте уж поговорим серьезно – за все проведенное рядом с ним время я ни разу не почувствовала, что нахожусь бок о бок с исключительной личностью, с человеком поистине незаурядным. Слова жестокие, я понимаю, но, к сожалению, правдивые. Я не увидела, составляя ему компанию, ни одного просверка молнии, внезапно осветившего мир. Или же, если просверки и были, я, по слепоте моей, их не заметила.

Джон представлялся мне умным, знающим, во многом он меня восхищал. Как писатель, он прекрасно знал, что делает, обладал определенным стилем, а стиль есть основа оригинальности. Однако я не заметила в нем ни особой восприимчивости, ни оригинального взгляда на людскую долю. Он был просто человеком – человеком своего времени, талантливым, даже одаренным быть может, но, честно говоря, не гигантом. Жаль, что приходится вас разочаровать. Я уверена, другие знавшие его люди и портреты Джона нарисуют совсем другие.

Если обратиться к его книгам: говоря объективно, как критик, что вы о них думаете?

Я прочла не все. После «Бесчестья» мне стало неинтересно. В общих чертах я сказала бы, что его произведениям недостает честолюбия. Он слишком усердно контролирует все составные элементы своих книг. У вас ни разу не возникает ощущения, что писатель деформирует свой материал, чтобы сказать нечто, никем еще не сказанное, а для меня это и есть признак великой литературы. Я назвала бы его слишком сухим, слишком лаконичным. Слишком простым. Слишком бесстрастным. Вот и все.

Интервью взято в Париже в январе 2008 года

Записные книжки недатированные фрагменты

Недатированный фрагмент

Зимняя суббота, послеполуденные часы – ритуальное время состязаний по регби. Он и его отец едут поездом на стадион «Ньюлендс» и поспевают в аккурат к начинающемуся в 14:15 матчу, основная цель которого – разогреть зрителей. За ним, в 16:00, последует матч настоящий. После которого они снова сядут на поезд и поедут домой.

Он ездит с отцом на «Ньюлендс» и потому, что спорт – регби зимой, крикет летом – это сильнейшая из еще сохранившихся связей между ними, и потому, что увиденное им в первую после возвращения на родину субботу: отец надевает пальто и, не произнеся ни слова, отправляется – ни дать ни взять осиротевший ребенок – на «Ньюлендс» – пронзило его сердце, точно нож.

Друзей у отца нет. Собственно, и у него тоже, но по другой причине. В годы более молодые друзья у него были, но теперь они рассеялись по свету, а он словно бы утратил умение – впрочем, может быть, и желание – заводить новых. Вот его и отбросило назад, к отцу, точно так же, как отца отбросило назад – к нему. И поскольку живут они вместе, то и развлекаются по субботам тоже вместе. Таков закон семейной жизни.

Вернувшись назад, он удивился, когда обнаружил, что отец ни с кем не общается. Он всегда считал отца человеком компанейским. Но либо он ошибался, либо отец переменился. А может быть, с отцом произошло то, что часто происходит со стареющими людьми: они замыкаются в себе. По субботам они заполняют трибуны «Ньюлендса» – одинокие мужчины в серых габардиновых пальто, переживающие сумеречную пору своей жизни, держащиеся особняком – так, точно их одиночество – это стыдная болезнь.