Истоки его позиции заключались, на мой взгляд, в том, что, опираясь на выдвинутый незадолго перед тем лозунг об усилении роли материальных стимулов в деле хозяйственного строительства, он слишком тесно и впрямую связал два начала — материальное и нравственное, породив тем самым ряд подобных ошибок и у некоторых других публицистов, — о чем я, кстати, писал тогда в статьях «Нравственная позиция» («Известия») и «Стимулы и идеалы» («Правда»), вошедших потом в мою книгу «Пути и поиски» (1970).
Он вообще, по-моему, вульгаризировал всю проблему, лишив нравственное начало его императивности и введя в нравственные категории и отношения, заимствованные из экономики понятия личной заинтересованности и даже выгоды. Он абсолютизировал принцип материальной заинтересованности, построив на нем своего рода концепцию «разумного гуманизма», «когда люди станут действительно необходимыми каждый всем и все каждому», «когда каждый человек становится жизненно нужным другому», «когда каждый бережет другого, потому что каждый материально и духовно необходим каждому и всем вместе» (т. е., переводя на простой язык: ты мне — я тебе). «Может ли быть более высокий гуманистический принцип?» — восклицает Ермилов.