Ступени жизни

Перед нами раскрылась одна человеческая душа, и мы услышали ее тревожный стон, стон малодушный и растерянный, до отчаяния. Конечно, раскрылся перед нами человек старый, стоящий на грани жизни. Но это и есть как раз та грань, когда подводятся последние и решающие итоги не только и не просто прожитой жизни, но и ее внутренней сущности. И чтобы яснее и реальнее все это было понято и прочувствовано, расскажу о другой жизни и другой сущности.

Это старая тоже, семидесятилетняя женщина, тоже бывшая учительница, прожившая, не в пример первой, тяжкую, очень тяжкую, полную бед и испытаний жизнь. И все это не написано даже, а высечено на ее лице: складки скорби, суровость и сосредоточенная выдержка.

На фотографии — компания старых друзей, окончивших школу много лет назад, и среди них — она одна. И это бросается в глаза. Нет, это не одиночество, не отчуждение, это — обособленность мысли и характера. Это — личность.

Расскажу, хотя бы вкратце, историю этой личности, по ее собственным письмам.

«В раннем детстве жила у людей в няньках. В школу пошла поздно, девяти лет. Изучали мы «закон божий», и я всему верила, и Иисуса Христа видела во сне, он помогал мне учить уроки, но училась я отлично, без помощи Иисуса, а потому что сама каждый день готовила все уроки не как-нибудь, а именно на отлично! Школу закончила в 1924 году. В 1921 году вступила в комсомол. Будучи комсомолкой, работала заведующей библиотекой, выступала с докладами о происхождении земли, о религиозных праздниках и т. д. Потом меня послали в Вологодский пединститут. Там на историческом факультете подробно изучали историю всех религий. А евангелие и библию я сама читала для антирелигиозной пропаганды…

В комсомоле мы очень увлекались диспутами с анархистами, тоже молодыми, главным образом учащимися. Рассаживались комсомольцы налево от сцены, анархисты — направо. Аплодировали анархисты своему оратору, мы — своему. Для меня эти диспуты были захватывающими.

Много тогда было диспутов еще о вере в бога. Я на все бегала. Выступали настоящие попы и архиереи. Как правило, помещения всегда были переполнены.

Вообще все комсомольцы чувствовали себя переделывающими жизнь. Так и было.

Теперешний комсомол и вся молодежь тоже продолжает переделывать жизнь вместе с коммунистами. Особая борьба идет за то же, что и в первые годы советской власти, а именно — за Человека с большой буквы, за активного борца коммунистического общества…»

«Каждого члена партии я сравниваю с первой когортой коммунистов-подпольщиков, и, если сравнение окажется не в его пользу, я во всеуслышание говорю: «Так коммунисты не должны поступать!» И я не согласна трусливо молчать или говорить не то, что чувствуешь, в угоду таким «авторитетам».

Вот какая она, Татьяна Дмитриевна Мошкина, обратившаяся ко мне с письмом после прочтения «Трудной книги». В нем и в последующих письмах она подробно и обстоятельно рассказывала, как через детскую комнату милиции она взяла шефство над одним «трудным» подростком, Сережей, ходила к нему на дом, в семью, на фабрику, где он работал, в школу, где учился, как приглашала его к себе домой, беседовала, показывала копии картин из Эрмитажа, из Третьяковки, как учила его бороться с ленью и добилась того, что «сам он за ум взялся, слава аллаху».