Ступени жизни

В этих словах апостола Павла, одного из главных идеологов исторического христианства, выражается его подлинная сущность: человек — «изделие», человек — раб не только в социальном и политическом, но и в глобальном, высшем, философском и нравственном смысле. Вот почему эта идеология, идеология человеческой беспомощности, неприемлема для нас и для нашей эпохи, эпохи, когда человек становится не «изделием», а «делателем» и хозяином жизни. И здесь главный водораздел — в понимании человека, в отношении к нему как творцу и носителю нравственного начала.

Таким образом, борьба с религией — это не столько или, во всяком случае, не простое разоблачение и отрицание, не голая и тем более вульгарная, малограмотная и оскорбительная критика ее, ведущая к нигилизму, а замещение ее высокими принципами и идеями нашего атеистического мировоззрения и миропонимания, а главное — воплощение их в жизни.

«Разве можно видеть атеистическое воспитание только в том, чтобы без конца твердить: никакого бессмертия нет, все мы превратимся в прах?.. — ставит вопрос Сухомлинский. — А почему бы не призывать каждого воспитанника утверждать свою личность в чем-то вечном, призывать обессмертить себя делом, которое жило бы много веков? Почему бы не утверждать на этом основании, что, в отличие от лошади, человек бессмертен, душа его бессмертна, но не в том понимании, как это проповедуют церковники».

С этой точки зрения Сухомлинский даже опасается, что, к примеру, такая закономерность, как объективный характер исторического развития, может вызвать в юных головах мысль, что все идет само собой, как по рельсам, а человек — ничтожная капля в беспредельном море истории. И если чрезмерно и неумеренно подчеркивать эту объективность исторических закономерностей, то можно заронить мысль о фатальности жизненных процессов и оттеснить на второй план творческое начало человека.

«Нужно было донести до сердца и разума воспитанников истину, что исторические события объективно закономерны, но человек — творец истории, хозяин своей судьбы… Я стремился, чтобы мои воспитанники осмыслили и пережили истину: да, человеческий дух бессмертен! Человек бессмертен. Он не безвестная пылинка в вихре времени, а творец».

В этом вдохновении педагогикой чисто горьковского возвеличивания человека Сухомлинский не останавливается даже перед поэтическим преувеличением, ссылаясь на слова немецкого поэта Гёльдерлина: «Человек — это бог, если он Человек. А если он бог — он прекрасен». И не будем смущаться этим преувеличением — бог здесь ни при чем, это — поэтический образ того Великого и Высокого, что призывает человека быть Человеком с большой буквы, и не в пустых мечтаниях, а в самой жизни. И духовность его это нечто тоже совсем другое, далекое от религии, — это его идейная сердцевина и нравственное начало, его отношение к добру и злу, к идеалу, его внутренняя готовность бороться за одно против другого, это — взволнованность, высота и трепет личных чувств и переживаний человека, это — возвышенное ощущение жизни и предотвращение пустоты душевной, сводящейся к обывательской формуле — «выпить и закусить».

Здесь Сухомлинский вплотную подходит к вдохновенной формуле Маркса об очеловечении человеческих чувств как конечной цели коммунизма.

…Все это, конечно, решение принципиальное, можно сказать, идеальное, я понимаю, а жизнь материальна, груба, сложна и многообразна, хотя в этом, собственно говоря, и заключается ее прелесть. Но идеалы на то и идеалы, чтобы двигать жизнь, а не ограничиваться пустым суесловием о них, открывающим дорогу нигилистическому отрицанию всяких сдерживающих нравственных начал — «крой, Ванька, бога нет». А это страшно!