— А что дальше?! Ну что за намёки тупые, Уле! Куда наушники надеваешь? А как же чёртовы путы, да освободи ты меня, я нормальный!
В три ремня, туго перетягивавшие меня и кровать поперёк, были встроены датчики, реагирующие на учащённый пульс. Я обнаружил это, когда злость мало-помалу испарилась, пожрав меня целиком и не найдя больше подпитки. До мёртвого спокойствия я не дошёл, но основательно устал кипеть и беситься. Безразлично уставился в стену, замер, не вырываясь. И услышал шесть коротких последовательных щелчков: захват ослаб, язычки ремней вылезли из пряжек, мне даже дополнительно расстёгивать их не пришлось — просвет оказался достаточный, чтобы высвободить руки, а затем и ноги вытащить.
Уле, комфортабельно развалившийся на кушетке в наушниках, с блаженно закрытыми глазами, представлял уж слишком лёгкую мишень. Пусть у какой-нибудь другой сволочи достанет говна в кишках бить лежачего, беззащитного и фактически спящего. А я, чуть пораскинув мозгами, на цыпочках двинулся к мини-бару, мужественно преодолев дрожь, сунул одну ладонь в ведёрко со льдом и шампанским, продержал так, сколько получилось вытерпеть тающие донельзя колючие кристаллики, и вернулся к Уману. Второй ладонью, оставшейся тёплой и сухой, неторопливо и аккуратно оттянул ему штаны вместе с трусами и…
Моя очередь блаженно жмурить глаза. Да, месть сладка. Уле умеет визжать как девчонка, надо же. Ну-ка, ещё немного поори для меня, но никуда не бросайся и не вскакивай, больно себе же сделаешь, болван.
— Наушники поправить? — спросил я, чувствуя неровно блуждающую по моим губам не самую добрую улыбку, и покрепче сгрёб в пятерне его съёжившийся и будто пытавшийся выскользнуть из ледяного объятья член. — Совсем сползли… Пообедаем, как вчера?
Уле, временно лишённый дара речи, достоинства и вообще всего, кроме инстинкта самосохранения, кивнул с выпученными глазами. Задышал ровно и по-человечески, только когда я вытащил руку из его трусов и посгибал пальцы, разминая после лютого холода. И наушники я всё-таки с Умана снял, чтобы нормально слышать меня не мешали за хрустом работающих челюстей. Опять нам принесли семнадцать видов колбасы, джема и горчицы на хлеб. Аппетит у барабанщика как у быка, но видок был чуть пришибленным. Никак не отошёл от минутного массирования гениталий даже после пятого бутерброда. Обмороженные яйца с шелковистым пушком мне, кстати, понравились. Хотя гладко выбритые прелести Кисо сексуально привлекают больше, они, мм… они голо выпирают, такие нарочито развратные, манящие с умыслом… Так, опять я не о том придурке думаю. Сосредоточимся на Уле.
Выпил кофе, окончательно согреваясь, и сел ему на колени. Чёрную шевелюру, касавшуюся плеч, приподнял, чтоб не тянуть за неё и не цеплять ненароком своими граблями, и любовно обвил шею — сильно напрягшуюся, но хоть не вспотевшую от страха.
— В тупые игры с малолетками играть не буду, так им и передай, — проговорил я ему с самым серьёзным видом и трагично округлил губы, приблизив и неплотно прижав к его губам. Задел их зубами, будто хотел прикусить… или откусить? Подвигал бровями вверх-вниз, изображая мучительную работу мысли по этому поводу. Надеюсь, что натуралистично. Потому что мне было плохо: внутренне я десять раз подох со смеху. Видел бы Уле свою перепуганную физиономию. Будто сам дурака никогда не клеил. — Ещё поцелуй на прощание? Минет в знак примирения? Может… — и неопределённо поёрзал на его бёдрах. Трудно, уже почти невыполнимо было притворяться с постной рожей, так что я закончил представление и оглушительно заржал, двинув лбом ему в грудь и больно врезавшись в болтающуюся там на шнурке мельхиоровую пентаграмму Сатаны. У неё острые уголки, будут вмятины, синяки, дурацкие расспросы… пофиг, мне слишком весело. Уман от резкого толчка подавился полупрожёванным кусочком сыра и роняет его изо рта мне на трясущуюся от сдавленного хихиканья голову. Как остановиться и не ржать? Никак. Но мой отпуск мне снова в ка-а-айф. — А суп остался? Отсыпь мне горячую ложечку грибов?
Уле обиженно засопел, собирая сырные крошки с моей макушки. Ртом собирал, заодно развозя молочный жир по моим волосам. Согласен, мы не из брезгливых. Его член свернулся в штанах как раз под моим, я полувозбуждённо прикладывался к нему, держась за шею Умана, всем торсом вперёд, потом назад, монотонно раскачиваясь, как на качелях. Естественно, он задет моими измывательствами, но чем он отпарирует? Стандартный в таких случаях скандал я отменил, драку тоже не захотел устраивать. И вместо криков и мордобоя скольжу языком по его щеке. Откровенно прусь от того, как же ему дерьмово и хочется сбежать за тридевять земель от моих ласк. Терпи, Бон, нечего было на кладбище меня бросать.
— А где ты прятался, Уле? — промурлыкал я, засовывая пальцы под его рубашку спереди, между металлическими пуговицами. — Ведь негде было, никаких укрытий…
— С собой принёс. Я за спину тебе отошёл, лёг на землю между могилами и балахон вывернул наизнанку. Ты не обратил внимания на рисунок подкладки, когда сам надевал его, да?