— Пардон муа, месье! Так мы едем или так и будем сено жевать? Между прочим, скоро стемнеет.
— Едем! — хором закричали все. — Конечно же, едем, господа.
Даже юный корнет Сашенька Пшесинский — и тот восторженно заорал, поспешно натягивая сапоги, что же говорить о других! На Сашеньку, кстати, Денис сильно рассчитывал: польская пассия господина ротмистра не понимала по-русски ни бельмеса, что же касаемо языка французского — так и с ним дело обстояло не лучше. А Сашенька все же был поляк… хотя бы наполовину.
Пара минут, и гусары уже натянули доломаны, набросили на плечи ментики, надели кивера… Видел бы отец командир, полковник Яков Федорович Ставицкий! То-то уж задал бы жару своим сорвиголовам! Еще бы, по уставу-то ментики-доломаны и прочее полагалось носить в бою и на парадах, в обычной же, мирской, жизни гусару полагался темно-зеленый пехотный вицмундир или темно-зеленый же сюртук с эполетами. Сюртук! Ну какой, мать ити, сюртук, когда к женщинам ехать?
Так что — доломаны-ментики, шелковые шнуры, серебряные пуговицы, сумки с вензелями — ташки! Красота — убойная — любая ля фамм или мадемуазель едва взглянет — и все, пропала, голыми руками ее бери! И ведь брали… За тем, собственно говоря, сейчас и ехали.
Кликнули слуг, быстренько заседлали коней, пользуясь тем, что командир полка был в отъезде, а дежурный ротмистр — свой из своих.
Часовые распахнули ворота, и вся лихая команда вылетела со двора бодрым кавалерийским аллюром, сразу же взяв курс на селенье Звенигородка, точнее сказать, на усадьбу отставного пехотного майора со звонкой фамилией Петров-Задунайский, служившего еще под началом самого графа Суворова. Такой лихой рубака просто не мог не приветить гусаров… хоть те и незваными гостями явились.
Про помещика и бал первым узнал Бурцов, а от кого именно — не рассказывал, как Денис ни пытал. Скорее всего, здесь была замешана дама, и вовсе не обязательно свободная девица или вдова… Впрочем, в те времена свободных девиц не было даже в понятии: подрастали девки и лет с тринадцати уже считались на выданье. А уж если в семнадцать не замужем, так считается — старая дева!
Миновав кленовую рощицу, гусары вылетели в распадок, взлетели на холм… Перед глазами раскинулась Звенигородка, обширное селение, утопающее в садах. За холмами, за дальней дубравою, садилось солнце, играя последними лучиками на неширокой речке, полной купающейся ребятни. По пыльным улицам пастухи гнали стадо, буренки басовито мычали да помахивали хвостами, отгоняя оводов и слепней. На главной площади располагалась небольшая одноглавая церковь, судебное присутствие и приземистое здание почты — оно же и постоялый двор.
При въезде в селение, на тракте, стояла полосатая будка. Будочник — отставной солдат в белой фуражке без козырька — завидев несущихся гусар, тут же выскочил и вытянулся во фрунт, приветствуя лихое воинство:
— Добр-здр-я, ваш бродия!
— И тебе не хворать, Семен, — кто-то из гусар на скаку швырнул будочнику монету, и тот еще долго благодарственно кивал, глядя на исчезающих в дорожной пыли всадников.
— Куда это они, дядько Семен? — опасливо выглянул из-за будки босоногий мальчик в рубище, с растрепанной копною белобрысых, давно не мытых волос. — Неужто война? Напал все-таки Бонапартий!
— Типун тебе! — старый солдат рассерженно сплюнул и перекрестился, пытаясь схватить парнишку за ухо.
Однако прежней ловкости в руках, увы, давно уже не было, сорванец без труда увернулся, и будочник лишь погрозил кулаком.
Промчавшись по площади, гусары обогнули стадо, взяли от площади левее и осадили коней возле шинка. Шинкарь — хитроглазый еврей в черном лапсердаке и соломенной шляпе, — завидев гостей, с готовностью выбежал со двора, улыбаясь и беспрестанно кланяясь:
— Таки да! Таки пожаловали, дорогие гости! А я что говорил? Сара, Сара, ты только глянь, кто к нам приехал!
— Мы ненадолго к тебе, дядько Лазарь, — с ходу осадил Бурцов. — Водка есть?
— Обижаете!
— А шампанское?
Услышав про шампанское, шинкарь пригладил седую бороду и сделал лицо человека, убитого нешуточным горем:
— Увы, любезные господа. Ежели вы насчет шампанского — так таки нет! Драгуны вчера проходили, заглянули попить. Так все ж и выпили!
— Ну, драгуны известные сволочи. Так все и выпили?
— Ничегошеньки не осталось, здоровьем клянусь. Скажи, Сара, ага?
Дядька Лазарь оглянулся, ища поддержки жены… однако ее-то и не последовало. Скорее, наоборот.
— Шампанского таки нет, — откуда-то изнутри корчмы донеся утробный голос. — Однако же, Лазарь, ты что же, забыл про вино? Вкусное красное вино, ах, как оно нравится дамам! Так нравится, так…
— Ты еще скажи, что оно французское, — удерживая коня, хохотнул Денис. — Вот уж ни в жизнь не поверю.
— Зачем французское? Из Бендер, — шинкарь повел плечами. — Но, господа мои, ничуть не хуже! Дюжину бутылок отдам буквально за просто так. Для вас только!
— А твои «просто так» — рублей пять, а, дядька Лазарь? — прищурился Бурцов.
— Обижаете, господа! Чтоб я вам пятирублевое вино продавал? Семь с полтиной!