Судьба протягивает руку

Есть такое красивое поверье, наверное, из каких-нибудь индейских мифов, что первыми на том свете встречают нас люди, на похоронах которых мы на этом свете присутствовали. Конечно же, я хоронил и Юлика, и Валерика, стоял в почётном карауле у гробов, всматривался в их мало изменившиеся после смерти лица, целовал их ледяные лбы, видел, как под траурную музыку погружаются они в черноту подвала крематория. А значит, когда придёт мой черёд, в толпе встречающих я сразу разгляжу их любимые лица, мы обнимемся и продолжим неоконченные на бренной земле разговоры, и снова я буду восторженно смотреть на Юлика с Валериком, смеяться их шуткам, задумываться над их мыслями, и никуда мы не будем торопиться, впереди у нас будет Вечность… Соблазнительная перспектива, да только слишком хорошо учился я у своих высоких покровителей, не верю ни в гадания девицы Лёнорман, ни в нуль-транспортировку, ни языческим мифам. Одна надежда на ноосферу, где складируются все наши толковые идеи и выкладывается интеллектуальной мозаикой портрет человечества – может быть, хоть одна чёрточка в нём будет похожа на Дунского с Фридом. А так – что ж – остаются сценарии, фильмы, благодарная память тех, кому посчастливилось их знать, эти мемуары, наконец.

И всё-таки ворочается в душе сумасшедшая надежда: а вдруг встретимся?

25 О неожиданном расставании с Верой, сложной судьбе Алексея Сахарова, героях Черныха, съёмках у Бориса Бунеева и особом даре спасать чужие фильмы

Как раз в те годы, когда нужно было заявлять о себе в профессии, мы с Верой и надорвались. Возвращаешься в театральное общежитие, где толком не выспишься, потому что рядом детская кроватка и надо по очереди вставать, успокаивать, если начнётся плач. Суета сумасшедшая: ищешь заработки, что-то в творческом плане стараешься предпринять. Положение аховое, а тут ещё вышла дурацкая история, что называется, по пьянке, которую язык не поворачивается назвать изменой, но всё же… Как бы там ни было, Вера проявила мудрость и вроде бы даже простила, но в отношениях произошёл надлом.

И в это время случилось событие, которое вполне могло стать спасительным, вывести наши отношения из кризиса. Событие – из разряда чудес. Начали расселять Верино общежитие, и всем, кто жил там, выдавать комнаты в коммуналках, а Вере почему-то не дали, и вот она пошла в управление культуры выяснить почему. Её приняли, выслушали и, когда выяснилось, что есть ребёнок, говорят: комнату вам не дадим, с детьми положено отдельное жильё. Вот так, совершенно неожиданно, Вере досталась квартира, да не где-нибудь, а в центре Москвы – на Разгуляе. Выдали ей ордер на двушку, правда небольшую, одна комната – 18 метров, вторая – 8, крохотная кухня, но ведь в сравнении с нашим неустроенным бытом – просто счастье, живи да радуйся. И вот, когда самое тяжёлое вроде бы осталось позади, всё и пошло наперекосяк. Богатый опыт человечества в области семейных отношений подтверждает: как раз когда кризис миновал, наступает самый опасный момент.

Сижу я на кухне в общежитии со своими ребятами из ВГИКа, Шурой Павловским, Колей Кошелевым, общаемся, выпиваем, Вера заходит недовольная – ей мои посиделки с друзьями не казались достойным занятием – и говорит, мол, сколько можно, а я отвечаю в том плане, что никогда не откажусь от общения с товарищами; слово за слово, выходим, чтоб уже наедине продолжить выяснение отношений, я ей: «Мне надо договорить с ребятами». Она раздражённо: «Слушай, давай разведемся!» Я отвечаю: «Давай!»

И начинается процесс разъезда. Вера собирается и переезжает с Юлей в новую квартиру на Разгуляе, а я остаюсь в общежитии, хотя уже вообще никаких прав на пребывание там у меня нет. По соседству со мной – Юра Николаев, ставший впоследствии известным телеведущим, и Костя Григорьев, очень сложный человек, превосходный артист, более всего известный зрителям по роли начальника контрразведки в «Рабе любви».

Хотя, конечно, и не на пустом месте, но всё же наш разрыв с Верой произошёл столь спонтанно, с такой, пусть и нарочитой, небрежностью, что я даже не сразу стал осознавать своего нового положения, чего там говорить – ужасного. Впрочем, я не бегал и не просился: возьмите меня обратно, потому что мы довели себя до такой степени раздражения друг другом, что, разъехавшись, я даже почувствовал облегчение.

И тут случилось очередное чудо. Вообще, если по гамбургскому счёту, чудесами я избалован не был – они хотя и случались, но скорее в виде редких исключений, а вот когда я попал в кино, туда, куда мне, высокопарно выражаясь, судьбой было предначертано попасть, чудеса стали едва ли не обычной практикой. Казалось бы, все плохо, никаких особых перспектив не просматривается, и вдруг мне звонят с «Мосфильма» и приглашают на пробы к режиссёру Алексею Сахарову.