Судьба протягивает руку

А дальше началась фантасмагория: не принимают это, придираются к тому… Я спорю, доказываю свою правоту; в конце концов меня отстранили, и за дело взялись педагоги ВГИКа. С первых же их попыток улучшить мой фильм стало ясно, до какой же степени эти теоретики кинематографа не владеют профессией. Они последовательно убивали всё, где присутствовали какие-то образные решения, поэзия, оригинальность и жизнь. Я побежал к Ромму, только очухавшемуся от второго инфаркта, попросил вмешаться, защитить картину.

– Но как? – восклицает Ромм.

– Может, позвонить Баскакову?

– Да нет, ну как…

– Попробуйте! – умоляю я.

Уговорив Михаила Ильича, выхожу в коридор, чтобы не мешать, и уже оттуда слышу отдельные его фразы: «Здравствуйте, это Ромм. Могу я поговорить с Владимиром Евтихиановичем?.. Здравствуйте… Значит, вот тут у меня есть аспирант…»

Кое-как он передаёт суть дела, и постепенно разговор уходит куда-то в сторону, они обсуждают уже не мой фильм, а какие-то группировки, конфликт либералов и консерваторов, спор «Нового мира» с «Октябрём», стычку космополитов с антисемитами, вспоминают «Огонёк», в котором была кампания против Михаила Шатрова, в результате которой подвергли цензуре очередную его пьесу, и вот уже Ромм кричит первому заместителю председателя Государственного комитета Совета министров СССР по кинематографии: «Да это вы сами всё устраиваете!..» И после перепалки в сердцах бросает трубку и кричит мне: «Вот так вас защищать, мать вашу!..»

Думаю, Сергей Герасимов даже и не видел материала, просто со слов Тамары Фёдоровны составил представление, и в результате совершенно бесценные исторические кадры оказались уничтожены.

С какой тоской я вспоминал этот материал, когда справедливость через 50 лет восторжествовала и в 2019 году меня попросили снять фильм к 100-летию ВГИКа. Памятуя прошлое, я подумал, что это в некотором смысле реванш. И фильм получился, был очень хорошо принят и теперь его всегда будут показывать первокурсникам, к важным событиям и датам… Но как же не хватало мне снятых в 1969 году кадров! Как не хватало снятых мной интервью с выдающимися кинематографистами прошлого века! Всё уничтожено. Даже негативы смыли на серебро.

И вот после бесславного окончания Школы-студии МХАТ намечалась перспектива такого же бесславного окончания ВГИКа. Всё, что у меня имелось – десятиминутная короткометражка «К вопросу о диалектике…», снятая за собственный счёт, и понимание, что я никому не нужен. В сентябре следующего года я окончу аспирантуру, не имея ни диплома режиссёра, ни каких-либо убедительных доказательств, что владею профессией – только потрёпанная справочка из аспирантуры.

Вспоминая те времена, удивляюсь, каким живучим я оказался. Всё склоняло к тому, чтобы свести счёты с жизнью. Оставалась единственная зацепка – Вера, которая очень меня поддерживала.

23 О том, как пришлось уговаривать Катаева, о неосуществлённой роли Михалкова, странном предложении Шурика и консервативной идеологической машине Советской Украины

Я продолжал работать в булочной, Вера – в театре, Юля, чуть подросшая, ходила в ясли и садик. Наши попытки найти подходящую няню, увы, пока не имели успеха. Но люди тогда жили дружно, поддерживали друг друга: от одних родителей-актёров к другим передавались коляски, детские вещи, а иногда, когда Вере надо было выходить на сцену, вечерами за Юлей приглядывали милые актрисы театра и даже мои сокурсницы.

Мои ребята во ВГИКе готовились к съёмкам дипломных работ, я с завистью наблюдал со стороны за их творческими поисками и маялся от невозможности реализовать себя в кинорежиссуре. И тут мне повезло: Шурик Павловский никак не мог определиться со сценарием, выбрать себе что-нибудь для диплома. Обычная история для выпускника. Шурик пребывал тогда в поэтической отстранённости, продолжал вынашивать грандиозный по своей красоте и образности кадр – падающий в море снег. А у меня были идеи поконкретней, потому что, несмотря на абсолютную тупиковость своего положения, я продолжал настойчиво читать журналы и книги, надеясь найти какой-нибудь интересный материал. Воспользовавшись замешательством товарища, я предложил Павловскому экранизировать рассказ Катаева «Ножи». Шурик прочитал, с кислой миной пожал плечами, но всё-таки я уговорил его взяться за сценарий, и мы сели вместе его сочинять. Шурику был всего-навсего двадцать один год, он к жизни-то своей толком не мог ещё примериться, не то что к кинематографу. А тут ещё комедийный жанр, в котором он себя совершенно не представлял.

Но всё же мы написали сценарий, Ромм его одобрил, Шурик съездил к себе на родину, в Одессу, договорился на местной киностудии снимать дипломную работу, и тут возникло серьёзное препятствие: Катаев неожиданно отказал нам в экранизации.