Судьбы иосифлянских пастырей

Это предложение потрясло батюшку, и он ответил категорическим отказом, написав 28 июня благочинному, что уехать из Вырицы не может, так как здесь похоронена его жена, а с ней заочно отпет и похоронен сын, погибший в 1944 г. на войне: «Дорога для меня эта могила! Находясь в лагере, я молил Господа, чтобы вернуться сюда и лечь рядом с дорогим для меня прахом. Господь внял моей молитве. И вдруг Вы предлагаете мне уехать! Нет, пока я в силах, хочу молиться здесь около дорогих могилок, хочу и умереть здесь»[554].

В результате о. Алексий остался в Вырице и с осени 1956 г. последние годы жизни проживал в церковном доме на ул. Кирова, где ему выделили две комнаты. 7 августа 1957 г., по состоянию подорванного в лагере здоровья, вышел за штат и с тех пор проживал в Вырице, получая ежемесячную пенсию в 300 рублей (и дополнительно 300 рублей от приходского совета) как заштатный протоиерей.

21 сентября 1957 г. батюшка написал прошение епископу Лужскому Алексию (Коноплеву), где в последний раз просил о келейном пострижении в мантию: «С прошлого года я стараюсь выполнять монашеское послушание, указанное мне ей. Михаилом, так как я, согласно своего желания и полученного Архиерейского благословения, по его словам (ей. Михаила) являюсь монахом, хотя и без пострига. Но я желаю пострижения, ибо верую, что чрез это священнодействие я получу Божественную Благодать, необходимую иноку для успешного монашеского делания. Вся беда моя в том, что я не имею сил поехать в монастырь — в иную епархию. Я едва передвигаюсь, помогая отцу настоятелю в служении, насколько могу. Но чувствую, силы мои слабеют, и я скоро не смогу дойти и до храма Божия.

Ваше Преосвященство, ведь можно совершить келейный постриг и в Вырицком Казанском храме, даже в той комнате-келии, где я живу? Ради Господа, устройте, разрешите этот вопрос!» Но резолюция митр. Елевферия и на данное письмо, по сути, осталась прежней: «…имеются разнообразные соображения, что лучше бы этого [келейного пострижения] не делать, а поступить по первому совету Свят. Патриарха, т. е. принять ему постриг в Псково-Печерском монастыре и после некоторое время пробыть [там]»[555].

На это предложение отец Алексий ответил согласием и 14 ноября попросил митрополита снестись с епископом Псковским и Порховским Иоанном относительно приезда и пострижения в Псково-Печерском монастыре. Однако осуществить свое намерение батюшка уже не успел — состояние его здоровья резко ухудшилось. 26 апреля 1958 г. о. Алексий, прося отсрочить поездку до лета, писал митр. Елевферию: «С трудом добираюсь в воскресный день до храма Божия, чтобы причаститься Святых Тайн. Конец может прийти неожиданно… Если же я через два месяца буду в таком состоянии, в каком нахожусь в данное время, тогда можно будет поставить крест на моем пострижении. Буди Воля Божия!»[556] Поездка в обитель была отложена на неопределенное время.

Кроме того, вскоре начались «хрущевские гонения» на Церковь и постриг даже в каком-либо из монастырей, над которыми нависла угроза полного закрытия, стал проблематичным. Новый Ленинградский митрополит Гурий (Егоров) 6 марта 1961 г. в своем заключении по делу о. Алексия писал, что в нем нет письменного согласия настоятеля Псково-Печерского монастыря на постриг там, принятие же монашества в Ленинграде предполагает наличие монаха-руководителя, которого сейчас в епархии нет.

Последние годы своей жизни о. Алексий посвятил внутренней молитве и покаянию. В начале 1960-х гг. старца навещал в Вырице схиигумен Савва (Савченко) из Псково-Печерского монастыря и схимонахиня Мария (Маковкина) из Николо-Богоявленского кафедрального собора, знавшая батюшку еще по его служению в Царском Селе. Когда позволяло здоровье, о. Алексий прогуливался неподалеку от дома. Обычно его окружали дети, тянувшиеся к любвеобильному батюшке. В ту пору о. Алексий всегда носил широкий кожаный монашеский пояс, знаменующий умерщвление плоти и неустанную брань со страстями[557].