Судьбы передвижников

По дороге в Италию Репины сделали остановку в Вене, где тогда проходила Всемирная выставка, и представленные на ней репинские «Бурлаки» привлекли внимание иностранцев. Илье Ефимовичу очень понравилась Венеция, но, пробыв в этом городе только четыре дня, непоседливый художник поспешил во Флоренцию. Вскоре семья прибыла в Рим, и здесь, как ни странно, Репина ждало самое большое разочарование. «Рим мне не нравится, – морщится в письмах Илья Ефимович, – такая бедность, и даже в окрестностях, а о рае-то земном, как его прославляли иные, нет и помина».

Чтобы разнообразить впечатления, Репин посещает студии работавших в Риме художников, но и это не особенно помогает. Итальянцы, по наблюдениям живописца, «…и теперь, как всегда, живут только одной формальной стороной». В своих письмах из Италии Илья Ефимович упоминает Поленова, в котором нашёл единомышленника даже в неприятии Рима. «Товарищ он хороший, – отзывается о Василии Дмитриевиче Репин. – Мы мечтали о будущей деятельности на родной почве. Впрочем, Прахов и Антокольский о нём незавидного мнения – “полено”, говорят. А я думаю, что он и талантлив, и со вкусом. Однако разве в нём самодеятельности мало». Сам Репин приятно удивляет Антокольского – своего академического приятеля – мощным и правильным формированием собственных представлений об искусстве, а Репин тем временем решает безотлагательно ехать в Париж, но от посещения культурной столицы Европы он уже не ждёт ничего особенного.

В октябре 1873 года художник с женой и дочерью прибывает во французскую столицу. Семейству долго не везло в поисках квартиры и мастерской. Наконец удалось устроиться «на дешёвый манер», и первоначальное «желание удрать поскорее» сменяется охотой много работать «что бы то ни было». Холод в помещениях принуждает художника стоять у мольберта в пальто и шляпе. «…поминутно подсыпаешь уголь в железную печку, – жаловался зябнувший Илья Ефимович, – а толку мало. Руки стынут, а, странное дело, всё-таки работаешь». Репин признаётся: «…никогда ещё не роилось у меня так много картин в голове: не успеваешь зачерчивать, не знаешь, на чём остановиться, – климат уж тут такой, все работают горячо и много».

На волне подъёма молодому русскому художнику хочется сотворить «что-нибудь серьёзное, большое», но как рискнуть? Ведь нет никаких гарантий, что потребовавшую много сил и времени вещь кто-нибудь непременно купит. Вот если бы работать по заказу… И академия напутствует своего талантливого выпускника, выражая готовность приобрести его будущую картину. Репин сообщает о привлекшем его сюжете: «Садко, богатый гость, на дне морском, в фантастических палатах водяного царя, выбирает себе невесту».

Поленов, появившийся в Париже вслед за Ильёй Ефимовичем, первое время жил и работал у Репина и ввёл приятеля в многочисленную парижскую колонию русских художников. От воплощения замысла «Садко» Репина постоянно отвлекала этюдная практика, очень его увлекшая. Наметившееся охлаждение к работе над «Садко» художник оправдывал тем, что «картина этого рода может быть хороша как декоративная картина, для залы, для самостоятельного же произведения надобно нечто другое: картина должна трогать зрителя и направлять его на что-нибудь». «…я ужасно заинтересован Парижем: его вкусом, грацией, лёгкостью, быстротой и этим глубоким изяществом в простоте. Особенно костюмы парижанок! Этого описать невозможно», – восторгается Илья Ефимович. Над «Парижским кафе» он трудится самозабвенно, только вот денег остаётся пугающе мало, и, словно желая помочь своему подопечному, судьба посылает Репину заказ от Павла Третьякова.

Павел Михайлович пожелал пополнить свою коллекцию портретом Алексея Константиновича Толстого. Больной поэт жил в то время где-то на юге Франции, и Репин, здраво рассудив, что расходы, связанные с поездкой к Толстому, пожалуй, не окупятся вознаграждением Третьякова, предложил собирателю написать портрет находившегося в Париже Тургенева. Павлу Михайловичу идея понравилась. Первый сеанс позирования обещал прекрасный результат. Однако успешное начало не показалось таковым Полине Виардо, и Репин, невольно подчинившись её воле, «сгоряча повернул… удачно схваченный подмалёвок головой вниз и начал с другого поворота… Увы, портрет вышел сух и скучен». Третьяков портрета тоже не одобрил.

Любопытно, что, когда в начале 1879 года Иван Сергеевич находился в Москве, коллекционер вновь вернулся к идее украсить своё собрание удачным изображением писателя, нисколько не сомневаясь в потенциале Репина-портретиста. Вторая попытка Ильи Ефимовича тоже почему-то не увенчалась особым успехом, но тогда, в Париже, заплаченные Павлом Михайловичем тысяча франков за будущий портрет Тургенева позволили Репину продолжить упоительную работу над этюдами к так захватившему его «Кафе».