Сумеречный Сад

Я прячусь за пальму, подальше от перголы, так что видно только половину моего лица. Так я могу за ними наблюдать.

– Почему Э. бездействует? – По женщине видно, что она больше расстроена, чем раздражена. – Это небезопасно. Мы с тобой оба знаем угрозу.

Л. пожимает плечами.

– Кто-то сказал, что Э. нездоровится, но ты права – действительно странно.

Гречанка вздыхает.

– А ведь она подавала такие надежды. Такая… восторженная.

– Она, конечно, не кровная дочь Э., может, поэтому…

Женщина отмахивается от его слов.

– Какая разница? Я вдохновляла тысячи умов без всякого родства с гениями.

Я дышу сквозь приоткрытые губы, стараясь не шуметь, чтобы расслышать их поверх гула в голове.

– Эта девочка – особенная, – говорит Л. – Она не знает правды о себе. Быть может, это мешает ей видеть.

– Она не знает фактов, но в ней есть правда. Дай ей время. Она поймет, когда зайдет дальше, поймет, что от нее требуется.

– Надеюсь, будет не слишком поздно.

Вдалеке, в центре Сада, снова слышится музыка – на этот раз струнный ансамбль издает приятную какофонию, означающую настройку инструментов перед игрой.

Л. и женщина поворачиваются к музыке, улыбаясь, будто звуки струн – теплое солнце, озаряющее их лица. Они встают и уходят из перголы, направляясь к Древу.

Я выхожу из тени и опираюсь на деревянную балку, сердце колотится в груди.

Не задумываясь, подношу к губам бокал с шампанским и опрокидываю. Он уже пуст.

Алкоголь и подслушанный разговор мутят мне голову, как поездка на карусели.

Будь осторожна.

Пора выбираться отсюда.

Я на нетвердых ногах иду вправо, мимо одинокой живой изгороди, опутанной плющом, туда, где по моим ощущениям должна стоять моя скамейка у магнолии.

Вот она, как знак «выход».

Я часто моргаю. Из-за этого я ничего не вижу. Края зрения расплываются, а в центре взрываются огоньки.

Где же мой тоннель из плюща и трав?

Я продираюсь сквозь кусты, мимо плакучей ивы – бокал шампанского пропал – без понятия, где он – дальше, дальше, туда, где должен быть мой проход, но все вокруг незнакомое, и голова кружится очень сильно. Ужасно сильно.

Вдруг я лежу на спине с закрытыми глазами, и кто-то кричит мое имя.

Глава 18

Искусство освещает. Озаряет. Льет свет на вечную темноту, прямо в сердце нашей личной бездны и говорит: «Видишь?»

Из «Путь художника», Джулия Кэмерон

Едва разлепляю глаза.

Я в постели.

– Келси!

Я хватаюсь за простыни, мозг взрывается от раздражителей.

Моя кровать. Потолок.

Кто-то кричит.

Яркий резкий солнечный свет из окна. Похоже… день. Довольно поздно.

Я опять потеряла время.

– Келси, если ты там, я поднимаюсь.

Голос Лизы, затем шаги по лестнице.

– Келс?

– Здесь. Я здесь.

Я свешиваю ноги с кровати, затем нетвердо встаю на ноги – босые, несмотря на то что на мне все еще платье, которое я надела на свидание с Остином.

Дрожащими пальцами касаюсь часов, но не успеваю посмотреть на экран, когда Лиза появляется на верхних ступеньках.

Она хватается за перегородку у лестницы, смотрит, склонив голову, как я потерянно стою у кровати.

– Ты что, заболела?

– Что? Нет. То есть… Я не… Да, я плохо себя чувствую.

Она вопросительно поднимает бровь.

– Выглядишь, как будто куда-то собралась.

Я приглаживаю руками платье на талии, на бедрах, затем снова смотрю на Лизу.

– Тебе что-то нужно?

– А, да. – Она трясет головой и закатывает глаза, будто забыла, зачем поднималась. – Да, извини, там внизу пришли. По поводу той книги на продажу.

Я выдыхаю, затем пытаюсь глубоко вдохнуть через нос.

Только три минуты назад я подслушивала, как Луи Армстронга и древнюю гречанку оскорбила продажа этой самой книги.

– Окей, спасибо. Я сейчас спущусь.

Лиза щурится, бросает взгляд на платье и пожимает плечами.

– Как скажешь.

Едва она уходит, я смотрю на часы.

Два часа дня, что меня не удивляет – больше всего меня волнует день, дата. Я была в Саду дольше, чем в первый раз. Сколько я проспала?

Но часы заверяют меня, что сегодня пятница.

Получается… я пропустила меньше, проведя больше времени в Саду, чем когда я отсутствовала целый день?

На время откладываю вопросы логики и за две минуты расчесываю волосы, провожу помадой по губам и натягиваю сандалии на небольшом каблуке. По-моему, люди, продающие раритетные издания за тысячи долларов, не должны выглядеть так, будто только что выбрались из постели во вчерашней одежде. Платье сделано из немнущейся ткани, поэтому я не переодеваюсь.

Спустившись в магазин на негнущихся ногах, я подхожу к кассе.

Седоволосый джентльмен в дорогом костюме доверительно болтает с Лизой, улыбаясь:

– Магазину очень поможет, – говорит он. – Привлечет покупателей.

Лиза выпрямляется при виде меня, почему-то виновато улыбаясь.

– Вот и она, – она кивает в мою сторону. – Келси, это мистер Дюма. Говорит, что знает твою Ба.

Я протягиваю руку, вытирая вторую, мокрую, о ткань платья.

– Келси Уиллоби. Вы знакомы с Элизабет?

Он пожимает мне руку – крепко, но не до хруста костей. Он мило выглядит, на вид ему за шестьдесят, но в хорошей форме.