Я уже решила быть более откровенной с Остином. Возможно, его реакция станет решающим испытанием для наших отношений.
Начинает смеркаться. Я иду слегка за ним, засмотревшись на маму с дочкой. Они кидают кусочки хлеба в воду, где утки уже пытаются обогнать друг друга в гонке за намокшим лакомством. Девочка радостно смеется каждый раз, когда птицы ныряют за кормом.
– Рваная свинина? – бросает Остин через плечо.
Он имеет в виду «Мексиканское барбекю с дымком от дяди Чака» – его любимый фургон-кафе. Он решил поужинать там, после того как я предложила встретиться в парке.
– Хорошо. Конечно. И картошку. – Я еще задерживаюсь, наблюдая за мамой с дочкой.
– Картошку? У них легендарные чипсы с гуакамоле.
– Картошку.
Остин продолжает идти молча.
Взяв сэндвичи, мы садимся на скамейке неподалеку от фургона. Я устраиваю на коленях красную бумажную тарелку с рифленой картошкой, ставлю бутылку колы на землю.
– Ты только попробуй, Келси. – Он толкает ко мне контейнер, доверху заполненный чипсами из тортильи.
Я качаю головой.
– Аллергия.
– На чипсы и гуакамоле?
– На гуакамоле. Точнее, на авокадо.
– Хм-м. Странно. – Он приступает к еде, но вскоре делает глубокий вздох, будто к чему-то готовясь.
Вот и все. Сейчас он со мной расстанется – не могу его винить. Руки с сэндвичем слегка опускаются в своей траектории до рта.
Остин прокашливается.
– Ну… Как дела у твоей бабушки?
Я жую и проглатываю.
– Она мне не бабушка. – Я откладываю сэндвич на скомканную обертку от него и перевожу взгляд на Остина.
– Что? – Между его бровями появляется маленькая буква V.
– Она мне больше как мать. Она меня удочерила, вырастила. Родных родителей я не знала.
– Что… Я… почему ты мне раньше не сказала?
Я медлю с ответом, откусывая картошку, затем пожимаю плечами.
– Не знаю. Наверное, не было подходящего повода.
Он снова поворачивается к своей тарелке и медленно кивает, будто понимает что-то про меня.
– Тогда тебе в этой ситуации еще тяжелее. Мне очень жаль.
– Спасибо, Остин. Я очень ценю твою поддержку.
Может, я пытаюсь его вынудить со мной расстаться? Раскрываю ему свои секреты, надеясь, что он разозлится, так как я не поделилась раньше?
– Ты поэтому в последнее время такая отрешенная? Такая… Недоступная?
Мы в отношениях месяц. Не уверена, что считается за «последнее время», но в эту неделю меня занимало не только угасающее здоровье Ба.
– Прости меня. Да, много навалилось.
– Я понимаю.
Он правда хороший парень. Немножко эгоист, конечно, но, кажется, он действительно обо мне переживает.
– Дело не только в Ба. Произошло кое-что еще. Что-то очень, можно сказать, странное. Удивительное. – Я говорю взахлеб. Безумие?
Девочка с мамой проходят мимо. Женщина сжимает в руке пустой пакет из-под хлеба. Дочка смотрит по сторонам, говорит и указывает пальцем на деревья, на озеро, на траву, птицу. До краев переполненная чудесами парка, будто он вмещает в себя всю красоту мира – может быть, так и есть.
– Я слушаю. – Остин веселится, он уже настроен скептично.
Ты только подожди.
– Я обнаружила кое-что. Невозможное. Я бы хотела тебе это показать.
Я знаю, что это испытание. Часть меня хочет посмотреть, поверит ли он мне, захочет ли он –
– Можно я сначала доем?
Я пожимаю плечами.
– Да, конечно. На самом деле у нас еще час. Мы пойдем на закате или около того.
Остин смотрит на часы – тяжелый кусок золота, подарок отца на выпускной из университета.
– Хорошо, я могу подождать. Дашь мне подсказку?
– Я обнаружила Сад. Он великолепный и такой большой, что я до сих пор не обошла его полностью.
– Оке-е-ей?..
– В него можно попасть только на закате. Я не уверена, видит ли его кто-то кроме меня.
Неужели я говорю ему правду? Что я пытаюсь сделать, саботировать саму себя?
Остин фыркает, качает головой и вытирает соус с верхней губы бумажной салфеткой.
– Надо же.
– Это еще не все. В Саду можно встретить мертвых.
Он ерзает на скамейке, уголки губ опускаются.
– Не смешно, Келси. Я не понимаю, что ты…
– Мертвых не в смысле трупы, в Саду они живые. Но это уже умершие люди. Знаменитые писатели, художники, музыканты, в таком роде.
Остин сминает обертку сэндвича, дожевывая последние чипсы, будто он готов сорваться и убежать.
– Как в том фильме Вуди Аллена? – Он залпом выпивает остатки напитка. – Как там было… «Полночь в Париже»? Там парень попадает в тысяча девятьсот двадцатые или что-то такое и встречает всех этих гениев?
– Да. Очень похоже.
Дурное предчувствие щекочет шею. Я видела этот фильм давным-давно. Может, забытое кино проникло в мое воображение, смешалось с детской версией «Таинственного сада» и проявилось во сне, фантазии или галлюцинации?
– Келси, пожалуйста, скажи мне, что ты это где-то прочитала или Ба рассказала тебе эту историю. Ты меня пугаешь.
– Сад существует. Я тебе покажу.
Глава 29