Сумеречный сказ

– Но-но! – воскликнул Архип, видя, что внук в облаках витает. – Ишь чего, замечтался уже, поди. Нет, внучок, негоже силушкой напрасно разбрасываться. Твое дело – дом охранять, лад беречь и ненастья отводить. В каждом месте, где человек обитает, там и домовой живет. Правда, загвоздка в одном – коль злой хозяин, так и ты от него тьму впитаешь. Плохо тогда дело.

– А сего миновать можно? – испуганно спросил Елисейка.

По рассказам Архипа он знал, что некоторым домовым лютая доля выпадала: в сердца их хозяев проникало зло, что с годами всю округу отравляло. Гибли цветы, свет мигал, сквозняк жуткий по полу начинал гулять, плесень стены и пол разъедала – разруха медленно, но верно приползала, губя семью, дом и духа-защитника. Становился домовой жестоким и потакал чужой воле, не заботясь о семье. Слезы, крики, брань и ненависть – вот что в таких жилищах обитало.

От одной молвы только о подобном дрожь Елисея пробирала, и молился он силам высшим, чтоб участь страшная его стороной обошла.

– Беззащитных тебе оберегать надобно всегда, – продолжал Архип, расхаживая по комнате. – В том твоя сила, что можешь заклинания простые наводить да гнев людской в браздах держать. Однако же природа наша лукава: как бы ни старались, ни крепились, ни клялись, но от плохих хозяев всегда убегаем. Не можем мы в страхе, гневе и грязи жить, как ни старайся.

Озадаченно на него Елисейка посмотрел, затылок почесывая.

– Но ты же сам сказывал, что и с такими злодеями существовать приходится. Я не понимаю, – признался он, подперев руками подбородок.

– Существование – не жизнь, глупый! – воскликнул Архип, заглядывая в склянки с крупами. – Да, просуществовать можно, но недолго, ведь от природы большинство из нас добрые и светлые души. Посему и стремимся мы от гнета сбежать и познать жизни лучшей, однако и исключения встречаются, – прошептал он, предупреждая: – Берегись таких домовых, Елисей. Не сородичи они больше тебе.

Призадумался юнец, спросить желая, откуда у деда познания такие. Видал он на спине Архипа шрам уродливый, будто хлыст по нему прошелся, но спрашивать боялся. Считал, что не надо дурные и далекие воспоминания тревожить. Коль хотел бы, Архип рассказал бы, а раз молчит, значит, все еще боль свежа в сердце.

– Как же быть тогда, деда? – поинтересовался Елисейка, твердо решивший, что не допустит никогда беды для хозяев дома своего. – Неужели нельзя человеку помогать и на путь праведный наставлять?

Захлопывая шкафы, Архип покачал головой:

– Нет, милок, нельзя. Душа человеческая переменчива, тайнами полна, а потому непонятна для нас, – грустно вздохнул он. – Да не всегда ведь беда в сердце людском изначально обитает, а извне приползает. Тогда и мы бессильны бываем.

Послушал речи эти юнец и пригорюнился: много всяких напастей человека окружало, с коими ему не справиться.

Тем временем шли годы, росли девочки-сестренки, подле которых и жил Елисейка. Детство их точно вместе проходило, хоть и не видели они домовенка. Однако он же их хорошо знал: старшей и рассудительной Оленька была, младшая же, Зоя, веселиться любила и постоянно беспорядок учиняла. За ней-то неустанно приходилось домовому игрушки убирать, вытаскивать карандаши из-под диванов и шкафов, а порой и вовсе сон охранять – часто девочке кошмары снились. Однажды даже помог Елисей ей пуговицу пришить на кофте любимой, за что и получил потом нагоняй от деда, но ни о чем не жалел. Сам ведь он хотел помочь Зое, которую негласно сестрой считал.

– Нельзя нам к людям привязываться, Елисей. Мы вечно живем, а они нет. Привыкнешь, а после обожжешься. Что тогда делать будешь? – причитал Архип, но слова его в воздухе повисали.

Детские годы убежали, и не заметил их даже старый домовой. Только в умениях внука разницу с гордостью различал. За все это время научился Елисей в воздухе маревом становиться, речь и повадки животных понимать, знаки колдовские рисовать, мог теперь обереги да круги защитные ставить.

Как показал все умения юнец, так Архип на него важно взглянул и слез радости не сдержал – истинный домовой под крылом его вырос.

Елисей же порой к обучению относился как к соревнованию с девочками, пусть они сего даже не ведали. Приносили сестры отличные оценки из школы, так и домовой за мастерство свое со рвением принимался. Их «пятерка» смело к починке дверцы шкафа приравнивалась. Медаль по плаванию – отучена кошка обои царапать, хорошо написанные контрольные – цветы в доме распускались ярче прежнего.

Так и жили бы они дальше, покуда беда не пришла: неожиданно не стало отца семейства. Из обрывков разговоров понял Елисей, что сердце его замерло в миг страшный. Скорбь в доме поселилась, и ничто не могло ее изгнать. Только время помочь способно было. Годы иначе пошли. Обязанности многие теперь на сестер легли, кои сил не щадили, чтобы только в достатке и уюте жить. Вместе они работали, еду готовили и не заметили, как повзрослели.