Сумеречный сказ

Много лет тому назад это было, да только ныне мало кто о сем помнит. Годы идут, время обращает все в прах, сменяются поколения, но те, кому дана вечность, перестают замечать перемены. Только лишь в сердце может разрастаться огромная дыра и зреть тоска о былом. Так и было с Сосновцем – лешим, что уже давно хранил обиду на отца и горевал по матери, умершей много веков назад. Печальная история с ними приключилась…

В одной деревеньке жила маленькая семья лесничего: отец, мать да дочка. Существовали они скромно, но всего на троих хватало. Одна лишь тоска головы родителей занимала: как бы им дочку замуж удачно выдать, ведь годы старость их приближали.

Однако Аглая о том и слушать не желала: не видела она себя ни примерной хозяйкой, ни женой доброй, ни матерью счастливой. Охота – вот что ее влекло. Батюшка ее местным лесничим был, а потому не чуралась девица леса темного, не боялась топей коварных, не страшилась зверей диких. Часто Аглая с отцом в чащу уходили, за порядком приглядывали и заплутавших выводили. Ничто светлоглазую не радовало, кроме переговоров крон деревьев над головой, туманной пелены под ногами и прохлады, чуть щеки щипающей. Так и жила бы себе припеваючи Аглая, покуда однажды не заговорили отец с матерью о свадьбе ее скорой.

Условились родители и теперь ждали, когда явится свататься суженый. Расплакалась Аглая, умоляла повременить и не торопить ее никуда. Уверяла девица, что не пришел еще ей черед замуж выходить. Слезы роняла о том, что судьбу свою не повстречала, а коль так, то негоже ей ни с кем клятвами обмениваться. Одначе против слова родительского сложно пойти. Бранился отец, мать причитала, но никто из них не слушал пламенных речей – дело уж сладилось. Тогда решилась Аглая на отчаянный шаг: из дома бежать, в лесу скрываться, только бы женой не называться.

Месяц новый из-за завесы облаков выглядывал редко, освещая путь-дорогу девице, коя подобно кошке из окна проворно выскочила и меж деревьев затерялась. Аккуратно она ступала и старалась следов не оставлять, чтобы тятя поутру запросто не нашел. На душе неспокойно было, изводило решение собственное, но не желала Аглая просто так сдаваться.

Три дня она плутала, к концу седмицы думала до границы леса доберется, но тот словно не заканчивался. Меж тем все запасы опустели, а тропинки незнакомые теперь под ногами бежали. Точно знала Аглая, где озеро лежит, но ныне все единым казалось. С тревогой в сердце понимала, что потерялась.

Ночами холодать стало, и девица, которая к этому времени должна была уже добраться до соседней деревушки, ныне мерзла сильно. Хвори тело долго не противилось, и начал жар донимать. Страшно и тревожно: может, вернуться домой? Одначе и тут неудача поджидала – к избе родной тоже не могла Аглая дорожку сыскать. Заплутала навсегда. Поняла она, что смерть уж близко.

Месяц ясный свысока глядел: под дубом раскидистым, в корнях кривых, устроилась на ночлег Аглая, дрожащая от холода. Спутались рыжие пряди, губы потрескались без воды, и только помятые ягоды в кармане одиноко лежали. Силушки ее оставляли. Раскаялась она в своем поступке, глупость признавая, и стыдно пред родителями стало: они добра для нее желали, а она себя вон как глупо повела. Слезы медленно по ланитам катились. Сон тревожный, полный обмана, Аглаю нашел и в оковы бреда завел. Ей бы выше забраться, место надежное сыскать, но не могла хворающая даже веки открыть.

Сквозь пелену дурманящего сна показалось Аглае, словно кто-то ее на руки поднял и отнес в избушку. Чудилось девице, что напоили ее отваром горьким, а после на лежанке оставили.

Мерный стук капель пробудил Аглаю спустя пару дней. Подскочила она и изумилась – оказалась девица внутри избушки, где троим людям развернуться сложно. Печка всю стену занимала, на полу сундуки громоздились. Кадка с водой в углу ютилась, на скамейке горшок забытый стоял. По стенкам сухие травы висели, источая горький запах. На столике подле оконца одиноко расположилась старая миска, накрытая полотенцем узорчатым. При виде ее живот предательски заныл.

Откинув одеяльце, ужаснулась Аглая: кто-то снял с нее грязный, заимствованный у батюшки кафтан, и токмо тонкая рубаха стан укрывала. Страх тело сковал, и принялась девица вспоминать, как здесь очутилась, но молчала память. Видать, правдой сон оказался, а она и не поняла, от хвори страдая. Одно радовало – болезнь отступила, и ныне выбираться из избушки надобно.

Вдруг скрипнула дверь, и на пороге появился молодой мужчина. Аглая от испуга мигом юркнула под одеяло, худшее предполагая.

– О, очнулась, надо же, – пробасил он. – Но-но, что зверьком загнанным глядишь? Я тебя не обижу.

Во все глаза рассматривала Аглая хозяина: он был настолько высок, что макушкой потолок задевал. В русых кудрях виднелись мелкие листочки, зеленые шишки да редкие травинки. Изумрудные его очи так ярко сверкали, словно не было мрака дождя за окном, а солнышко ласково светило.

– Ну, чего молчишь-то?