Сумеречный сказ

Дубровец, выслушав ее рассказ, замолчал, в руках вертя веточку старую. Девица и пошевелиться лишний раз боялась, осуждения выжидая. Краем глаза заприметила она кафтан свой выстиранный, что в углу лежал. Смущение и благодарность ланиты румянцем покрыли, а леший истину не знал как поведать. Попросил он мавок местных наряд с Аглаи снять да выстирать. За то Дубровец им всем венки пышные подарил.

Поразмыслив над словами гостьи, взглянул ей в глаза хозяин, спрашивая:

– Отчего свадьба душе твоей не мила?

– Не желаю, чтобы за меня так просто все решали, – еле слышно прошептала Аглая. Не думала она, как дерзко ее слова звучали – она токмо истину молвить хотела, не замышляя от лешего мыслей скрывать.

Задумался Дубровец, решая, как дальше жизнь его пойдет. Не обманул он, когда сказал, что понравилась ему девица, однако просить ее остаться в избушке колдовской в глуши лесной без семьи – не мог. Совесть узлы крутила и душила лешего, подговаривая вернуть красавицу домой, где жизнь мирная ее уж поджидала. Одначе сердце того совсем не желало. Чуть головой покачав, начал Дубровец:

– Вот что…

– Не отправляй меня назад. Прошу, позволь здесь остаться, – взмолилась Аглая. – Не лежит у меня сердце к тому, кого сосватали. Чую я, что не по пути нам.

Усмехнулся Дубровец, нраву поражаясь. С виду кроткой девица казалась, а на деле смелой и бойкой была.

– Ишь, как разошлась, когда дело до паленого дошло. Одначе перебивать меня не стоит – обидеться могу, – чуть пожурил леший. – От слов я своих не отказываюсь. Правду молвил: понравилась ты мне, а посему предлагаю здесь тебе остаться. Живи спокойно, я тебя тревожить не стану. Только учти: лес не губи, иначе не сносить тебе головы. Ну-ну, не пугайся. А теперь отдыхай, сил набирайся, – с этими словами оставил ее Дубровец, прямо в дождь выходя.

Так и началась новая глава в жизни Аглаи, однако не печалилась и не страшилась она перемен. В лесу ей много дел нашлось: силки убрать, там мусор собрать, птенцов да зверей вернуть аль выходить. Из опавших веток печку топила, а еду и прочие мелочи леший приносил. Визиты Дубровца поначалу короткими были, не желал он девицу смущать. Жилище ее каждый день силами собственными питал, защитной стеной окружая. Все поражался он тому, как удалось Аглае так просто выйти к границе между мирами, кою чарами могучими окутывал он сам вместе с Мораной и могущественными колдунами. Про себя рассудил, что в тот миг роковой могла красавица умереть, одначе вовремя Дубровец подоспел. Уже после речи вел он с Пряхой судеб, про себя расспрашивая.

– Верно все, – проговорила Морана, нити меж пальцев пропуская. – Было уготовано тебе мной и небесами Аглаю из беды спасти и счастье в ней найти.

Несколько месяцев минуло, и привыкли леший и девица друг к другу, за разговорами дни и вечера коротали. Дубровец ей сердце сразу открыл и пожелал, чтобы вместе они навсегда остались. Аглая поначалу смущалась да речей таких вольных не позволяла, но сама не заметила, как дорог стал ей Дубровец. Он от нее не думал облика своего дивного скрывать: мог леший в великана настоящего перевоплощаться, руками-ветвями обрастать и лик человеческий терять, существом иным становясь. Не испугалась Аглая подобных чудес и рядом с ним осталась. Так и обменялись клятвами девица и леший, навсегда судьбы связывая.

Шло время, и родился у них единственный сыночек – Сосновцем назвали. Учил его Дубровец ремеслу своему: как чары земные плести, защиту наводить и обереги мастерить. Во всем на отца Сосновец походил, чем радость неслыханную вызывал. Надеялся Дубровец, что вырастет сынок лешим удалым и сможет помогать дела мирские вести в царстве Яви.

По разрешению отца Сосновец осень и зиму в лесу родном принимал. Листья в яркие цвета красил, грибы да ягоды оберегал и снегом земельку укрывал. Медведям суровым берлоги готовил, прочих хищников жалел и иногда на дорожку следов наводил. Зайцев учил шубку белую надевать и в прятки лучше прочих играть. Когда холода лютые наступали, помогал всем пушистым Сосновец и еду приносил.

Так и жили они в мирке своем милом, не ведая ни горя, ни зла. С жителями Нави благодаря Дубровцу семейство знакомо было, с почетом их встречало, помогая во всем. Лишь обитатели Яви косо на лес смотрели, наивно полагая, что все в этом мире для них создано. Рубили деревья, зверей изводили, рыбу ловили, траву топтали – терпеть все это не было сил, оттого Сосновец и заводил путников в топи. Охотников окаянных не жаловал и губил их: души вынимал и подле себя в услужение оставлял. Дубровец же в Нави существовал и там за всем приглядывал.

Бежали года, старость к Аглае подобралась. Умолял Сосновец отца позаботиться о матери, наделить ее жизнью вечной, но молчал Дубровец – не мог он таких благ раздавать. Не было у него власти над временем и старостью, а потому с болью щемящей наблюдал, как увядала любимая его.

– Забери ее в Навь, пускай там обитать станет, – просил Сосновец. – Так она с нами навеки останется.

Качал головой Дубровец.