«Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями

Туда по Киевской дороге ходили паровые поезда. Далеко не все останавливались на платформе Переделкино, но примерно раз в полтора часа паровоз подкатывал к станции несколько небольших зеленых вагонов. Платформа была низкой, в вагон приходилось вскакивать, подтянувшись за поручни лесенки. Вагоны делились на отсеки, как теперешние жесткие дальнего следования; верхние полки оставались не откинутыми, и сидели только на нижних. Вечером было темновато, зимой вагоны отапливались углем и над каждым поднимался столбик серого дыма. Езды было меньше часу. Шли в поселок по дороге мимо кладбища, потом через речку по деревянному мосту. Источники вдоль нее не замерзали, и облачко тумана висело над пирамидальной наледью, по которой стекала ключевая вода. Дорога бывала расчищена под сани, то есть не до грунта, и шла меж высоких сугробов. Встречные сани или грузовик заставляли залезать в глубокий снег.

Дмитрий Владимирович Лясковский, о котором я упоминал, был молодой человек из хорошей дворянской семьи. Елизавета Михайловна знала его деда, образованного орловского помещика, коллекционера резьбы по камню. Он родился в Крыму в начале Мировой войны. Его отец был артиллерийским офицером и погиб на войне. Вскоре умерла мать, и мальчик долго вел полуголодное бездомное существование. Он почти самоучкой стал автомобильным техником, разыскал родственников и окончил институт. Теперь он работал на Московском автозаводе в отделе рекламаций и занимался газогенераторными автомобилями. Он преклонялся перед папой Борей и вскоре влюбился в мамочку. Папу это очень обрадовало, о чем он откровенно сказал Лясковскому, когда тот признался ему в своем чувстве. После этого Митенька решился сделать маме предложение, и она приняла его. Я очень сдружился с ним, увлеченный его техническими способностями и рассказами.

Летом 1938 года папа купил нам путевки в литфондовский дом отдыха в Коктебеле. Максимилиан Волошин, который когда-то приглашал его в Коктебель, передал Литфонду принадлежавший ему Дом Юнге и часть другого, в котором жил сам. Он скончался в 1932 году, его вдова Мария Степановна продолжала заведенный обиход широкого гостеприимства: устраивались вечера, ставились шарады, ходили в горы, плавали в дальние бухты, в полнолуние отправлялись в Каньоны – так назывались глубокие высохшие русла степных рек. Мама была там еще в прошлом году, когда я жил в Старках, и была очарована Коктебелем. Теперь мы поехали вместе. Было много знакомых: Локсы[307], Асмусы. Валентин Фердинандович по разрешению Молотова получил телескоп из Германии и приглашал к себе знакомых смотреть на звезды.

Сначала нас устроили на втором этаже дома Юнге, на ту же террасу выходила комната, где жили Ивановы Всеволод Вячеславович и Тамара Владимировна с Комой[308]. Я восхищался смелостью Всеволода и Комы, которые забирались в самые недоступные места в горах в поисках сердоликовой жилы или других камней.

Мы с мамой пробыли там два месяца, в конце июля к нам должен был присоединиться Лясковский, мама хлопотала о покупке курсовок на всех троих. Папа помогал ей в этом в Москве, присылал деньги. По-видимому, его письма в Коктебель сохранились не все.

<4 июля 1938. Москва. Почтовый перевод на 500 р.>

“Дорогая Женюра. Стороной слышу, что вы все здоровы. Получила ли ты мои письма? Целую вас. Было бы чудно, если бы ты мне написала. Привет Д<митрию> В<ладимировичу>, если он с вами. Ваш Б.”

12. VII.38. <Москва>

Дорогая Женя!

Я не телеграфировал тебе, потому что узнал, что тебя уже известили телеграфно из Литфонда о результатах. Жалко, что курсовки так дороги, но по-моему, если у тебя нет другого, готового, проверенного и легко исполнимого плана, их надо купить, что я и постараюсь сделать сам отсюда до конца месяца, если не получу от тебя обратного указанья письмом или телеграфно.

Я говорю об этом неопределенно, так как все время обманываюсь во всех своих денежных расчетах. Но так или иначе, наличными или безналично или в рассрочку, выкуплю их я и в срок, без опозданья, в том случае, если ты меня не предупредишь, что от них надо отказаться.

Меня очень порадовало твое сообщенье о том, что в Коктебеле тебе и Жене нравится и вам обоим хорошо.

Вместе с твоим письмом и телеграммой получил очень утешительную открытку от Лиды. В конце месяца она ждет второго ребенка. Все они (вместе с родителями) сейчас на море. Туда же ожидается Жоня с семьею. В открытке есть строчки, относящиеся к тебе. Вот они: “Если ты (то есть я, Боря) нам напишешь, то сообщи пожалуйста, как Женин адрес, то есть ее фамилия, – так как она писала нам, что вышла замуж – или же можно ей писать по-прежнему? Или лучше вообще нет, или через Воронову? Пожалуйста ответь на это хотя бы кратко” (Эта просьба подчеркнута Лидою в открытке.)

Разумеется я напишу им, что тебе можно писать по-старому, и писать можно, не правда ли?