«Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями

Большое тебе спасибо за посланного Ангеницким Гёте. В Киеве они со мной носились, и я даже болезненно воспринимал незаслуженно хорошее к себе отношение. Передай привет Лёне и поцелуй его. Поклоны всем родным и близким. За Стасика не беспокоюсь – справится. Прости за бессвязность письма – спать хочется. Напиши, – очень хорошее у тебя вышло то, которое сегодня мы получили. Надеюсь зимой приехать в отпуск. Целую.

Женя

29 мая 1950. < Москва. Почтовый перевод на 200 рублей>

Дорогие мои, получил Вашу телеграмму и теперь спокоен, можете не писать. Если будет возможность, в конце июля переведу еще, а вообще говоря, на худой конец это на два месяца. Крепко вас обоих целую, послезавтра переезжаем на дачу.

Б. П.

Надо сказать, что в послевоенные годы изобразительное искусство как наиболее доступное и наглядное подвергалось едва ли не самому тяжелому гнету. Требование “близости народу” губило самых талантливых. Не говоря уже о молодых или рядовых членах Союза художников, но и известные имена либо были обречены на голод, либо вынуждены были подчиниться жесткому идеологическому нажиму и выполнять заказные работы, не имевшие отношения к искусству, и терять лицо. Член-корреспондент Академии художеств Сарра Дмитриевна Лебедева, которая по объявленному конкурсу сделала прекрасные скульптуры для памятников Дзержинскому и Чехову, получала официальные отказы и зарабатывала только надгробиями. Фальк, при том, что это был едва ли не самый плодотворный его период, нигде не выставлялся, и его имя нельзя было даже упоминать. По воскресеньям он приглашал знакомых и показывал им свои работы, ставя одну за другой на мольберт. Мамочка тоже не избегла неприятностей. На одном из просмотров в помещении Московского союза художников ее работы объявили идеологически порочными и не соответствующими задачам советского искусства. После обсуждения, вылившегося в жестокую проработку, постановили вывести ее из членов Союза в кандидаты, что не давало ей возможности участвовать в выставках и получать государственные заказы.

Отец регулярно давал маме 1000 рублей в месяц, что, с одной стороны, делало ее независимой от начальства и избавляло от унижений официальной работы, с другой – лишало необходимой стойкости, которая приобреталась в соперничестве и составляла главную черту художественной судьбы дедушки Леонида Осиповича, чьим примером всегда мерили свои достижения мои отец и мать.

Как неоднократно говорил мне папа, мамина работа не получила той закалки, которую приобретает профессиональный художник, встречаясь на своем пути с холодным и враждебным внешним миром. Вступать с ним в противоборство заставляет его гордость. Так достигается радость победы. Мамино искусство волею судьбы оставалось в окружении семейного и дружеского тепла, не сталкиваясь с тех пор с холодными глазами постороннего зрителя или критика.

16 июля 1950. <Переделкино>

Дорогие Женя и мама!

В свое время очень успокоили ваши письма, – спасибо. По переезде на дачу спешно, как думал, взялся за Макбета и перевел в месяц. Во время этой гонки не замечал, какая погода, и дожди не мешали, а сейчас они срывают мне короткий задуманный отдых на огородной работе. Я видел Веру Алексеевну, она говорит, что все у Вас спокойно и в порядке, и газ будут проводить еще не скоро. Мне неудобно было ее, не списавшись перед этим с Вами, расспрашивать, можно ли проникнуть в Ваши комнаты. Если это не совсем легко и просто, лучше этого до маминого возвращения не предпринимать. А нужно это вот для чего. Библиотека при клубе писателей переписывает все свои книги, требует их возврата и закрывается. Я все, числившееся за мною, возвратил. Как легкомысленно было со стороны Жени, что он, уезжая, не вернул своих или, по крайней мере, не передал мне или кому-нибудь другому для возвращения. За ним 5 книг: Лабиш (водевили), Брет Гарт (т. VII), О’Генри (Короли и капуста), Дюма (Монтекристо II), Ренье (роман). Они очень этим удивлены или огорчены. Если это очень легко поправимо, то есть доступ в квартиру прост и не создаст прецедента для ее расхищения, то прекрасно и напишите Об этом, если же нет, лучше будет подождать. Я наверное сейчас же возьмусь за II часть Фауста, потому что кроме работы ничего не интересно, и хотя переводить это не работа, все же это заработок и, значит, нечто деловое и денежно увлекательное.

Крепко вас целую.

Деньги пошлю при первой возможности, вероятно в первой половине августа.

Ваш Б.

Уезжая из Москвы, мама оставила ключи нашей соседке милейшей Вере Алексеевне Слетовой. У нас в доме должны были проводить газ. Мама ждала известий, приезжать ли ей для этого или нет. Но ожидание этого события растянулось чуть ли не на три года.