«Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями

Я виделся с папочкой. Он был безмерно утомлен “Фаустом” и жаловался, что чувствует себя полуживым человеком, что более не в состоянии выносить этот предел однообразия. Он говорил мне, что иной раз делал до 200 стихотворных строчек в день. Кроме того, внутренне для него большой перерыв в собственной работе сильно затруднял писание следующей главы, “В дороге”, которая продвигалась слишком медленно. Он страдал, чувствуя в работе недостаток необходимого напряжения и подъема, сравнивал себя с ломовой лошадью, которая заболевает без тяжелой нагрузки.

Аналогичным образом отец не позволял и мне раскисать и жалеть себя и учил находить радость в любой работе. Конечно, он понимал, что бессмысленная и выматывающая муштра военных репетиций никоим образом не могла вызвать вдохновения, но тем не менее считал, что мне нужно вырабатывать выносливость.

Это были очень тяжелые годы, когда казалось, что время остановилось и ничего в жизни не меняется и не может измениться. Все надежды на просветление гасли в надвигающемся мраке. Я вспоминал поразившее меня несколько лет назад убеждение, царившее среди моих товарищей по академии, что конец войны – никак не начало мирного времени, а период подготовки к новой войне. Именно в этом видели они смысл и оправдание существования армии и удивлялись моей детской наивности.

В соответствии с этим всю весну и лето 1952 года мы занимались подготовкой грандиозного спектакля с тысячами участников, который назывался “Учения Днепр”. Мы десятки раз репетировали, располагаясь далеко по ту сторону Днепра и выше по течению. В Черкассы вернулись только в августе, когда ко мне приехала мама. Мы с ней перебрались в другую комнату, на этот раз в центре города, рядом с почтой, базаром и штабом части, где я служил. Мама побывала перед отъездом у папочки в Переделкине и рассказывала ему обо мне. Чем мог ответить на ее беспокойства он, приучивший себя в течение всей жизни работать, не покладая рук и не заботясь о сне и здоровье. Вслед за посылкой денежного подспорья ко дню рождения он писал мне, что жизнь это и есть “работа до изнеможения”.

22 сентября 1952. <Москва. Почтовый перевод на 1000 р.>

Дорогой Женя! Поздравляю тебя с днем рождения и в виде подарка перевожу тебе эти деньги. Я очень хотел знать, что с тобой, но никак не застаю Тани на Тверском бульваре, ни звонками, ни попытками повидать ее, как было во вторник 16-го, в 9 часов утра, когда я стучался к ней, а она уже ушла верно в институт. Крепко целую.

Твой папа

27 сент<ября> 1952. <Переделкино>

Дорогой Женя!

С твоей стороны было очень остроумно подтвердить верность адреса телеграммою сюда в Баковку: я ее получил и ты меня этим успокоил. Но на днях я переезжаю в город, и больше сюда не пиши. По моей просьбе Зин. Ник. перевела тебе тысячу в подарок к твоему рождению. Так как адрес, который я упустил записать со слов Тани, как оказывается, я запомнил правильно, то деньги ты наверное уже получил. Это (во избежание недоразумения) тебе и Тане; маме за октябрь будут особо. Осмеливаюсь верить, что у тебя никаких особенных перемен не предвидится, и ты по-прежнему работаешь до изнеможения. Это очень хорошо, так и надо. Только люди деятельные и трудящиеся – физически плотные тела, остальные – призраки разной степени разрежения.

Чтобы кончить письмо чем-нибудь соответствующим истине и приятным, – по косвенным и с нею не связанным поводам очень хорошо думал о твоей Тане. Привет ей и маме.

Твой папа.

Папа дописывал очередную главу романа, когда 20 октября его с обширным инфарктом отвезли в Боткинскую больницу. Он находился в смертельной опасности, и мама с Таней решили это скрыть от меня, отложив известие до Таниного приезда ко мне на ноябрьские праздники. Это сообщение ошеломило меня, я стал ежедневно звонить в Лаврушинский, и Зинаида Николаевна пыталась меня успокоить.

Мама регулярно оповещала меня о его здоровье:

“7 ноября 1952. Только что звонила З<инаида> Н<иколаевна>. У папы все слава Богу. Завтра попробуют спустить ноги. Я понимаю, что тебе хочется знать максимально подробно о его состоянии. Вот основное – инфаркт был тяжелый, то есть кровоизлияние на задней стенке сердца (я не знаю, как было у Гольдфарба), то есть не микроинфаркт, а инфаркт. Но перенес его папа хорошо и слава Богу все в дальнейшем протекает нормально. Характер и восприимчивость папы ты знаешь. Но мне кажется, что чувство самозащиты органическое у папы тоже существует, он себя знает, З. Н. тоже его знает, организм у папы здоровый, и Бог даст он поправится. Она передает ему наши приветы, и папа тоже всем кланяется. Пока я отправлю тебе эти несколько строк”.

“13 ноября. Самое основное, папочке слава Богу лучше, вчера З. Н. сказала, что отвезла ему читать Чехова, правда врачей вчера не было, но вероятно ему разрешили. Сегодня З. Н. к телефону не подошла, потому что ей нездоровится, но работница сказала, что в больнице она была и папа чувствует себя хорошо”.