Сущность христианства

Вера в откровение обнаруживает характерную иллюзию религиозного сознания. Общей предпосылкой этой веры служит следующее: человек сам по себе не может знать о Боге ничего; все его знание носит суетный, земной, человеческий характер. Но Бог есть существо сверхчеловеческое: Бог познает лишь сам себя. Итак, мы не знаем о Боге ничего, кроме того, что он нам открывает. Сообщенное нам Богом содержание носит божественный сверхчеловеческий, сверхъестественный характер. В откровении мы познаем Бога благодаря ему самому; ибо откровение есть слово Божие, сам о себе высказывающийся Бог. Поэтому в вере в откровение человек отрицает себя, выходит за пределы своего существа: он противопоставляет откровение человеческому знанию и мнению: в нем заключается скрытое знание, полнота всех сверхчувственных тайн; здесь разум должен молчать. Но в тоже время божественное откровение есть откровение, определяемое человеческой природой. Бог обращается не к животным или ангелам, а к людям, следовательно, ему свойственны человеческие представления и человеческая речь. Человек был объектом для Бога еще прежде, чем Бог внешним образом вступил в общение с человеком; Бог думает о человеке; он определяет себя его природой, его потребностями. Воля Бога, разумеется, свободна; он может открыть и не открывать себя; но он не свободен в сфере мысли: он не может открывать человеку все, что только ему заблагорассудится; он может открывать ему только то, что соответствует человеку и его природе, только то, что он должен открывать, если только его откровение есть откровение для людей, а не для других существ. Следовательно, то, что Бог мыслит ради человека, он мыслит под влиянием идеи человека и рефлексии о человеческой природе. Бог переселяется в человека и в нем мыслит о себе так, как это другое существо может и должно мыслить о нем. Он мыслит о себе не своими, а человеческими мыслительными способностями. План откровения Божия зависит не от Бога, а от мыслительной способности человека. Все, что из Бога переходит в человека, переходит в человека из человека, заключенного в Боге, т. е. переходить из сущности человека в отдельного человека, из рода в индивид. Итак, между божественным откровением и так называемым человеческим разумом или природой существует только иллюзорное различие содержание божественного откровения имеет человеческое происхождение, ибо оно произошло не от Бога, как Бога, а от Бога, определяемого человеческим разумом, человеческими потребностями, т. е. просто из человеческого разума, человеческих потребностей. Следовательно, в откровении человек удаляется от себя только затем, чтобы снова вернуться к себе окольным путем! Это служит новым блестящим доказательством, что тайна теологии есть не что иное, как тайна антропологии.[144]

Впрочем религиозное сознание в отношении прошедших времен само признает человечность содержания божественного откровения. Но религиозное сознание позднейшего времени уже не удовлетворяется Иеговой, который является человеком с головы до ног и безбоязненно выставляет свою человечность. То были представления, в которых Бог приспособлялся к тогдашней силе разумения человека, т. е. человеческие представления. Но по отношению к своему теперешнему содержанию, религиозное сознание этого уже не допускает. Тем не менее всякое откровение Божие есть только откровение человеческой природы. В откровении объективируется человеку его скрытая природа. Человек определяется своей сущностью, подчиняясь как бы воздействию другого существа; он получает из рук Бога то, что ему его же собственная, ему неведомая сущность навязывает, как необходимость, при известных условиях времени.

Вера в откровение есть ребяческая вера и заслуживает уважения, пока она остается ребяческой. Но ребенок определяется извне. А откровение имеет целью достичь с божественной помощью того, чего человек не может достичь своими силами. В этом смысле откровение называется воспитанием человеческого рода. И это вполне верно; только не надо откровение отделять от человеческой природы. Поскольку человек побуждается изнутри облекать нравственные и философские учения в форму рассказов и басен, постольку он неизбежно считает откровением то, что дается изнутри. Баснописец преследует только одну цель — сделать человека добрым и разумным; он преднамеренно выбирает форму басни, какнаиболее наглядный, целесообразный метод; причем его любовь к басне, его собственная внутренняя природа влечет его к этой форме поучения. То же бывает и с откровением, исходящим от определенного индивида. Он преследует определенную цель, но в то же время он сам живет в тех представлениях, посредством которых оно осуществляет свою цель. Человек невольно силой воображения созерцает извне свою внутреннюю сущность. Эта созерцаемая извне, олицетворенная, действующая на него с непреодолимой силой воображения сущность, как закон его мышления и действия есть Бог.