Сущность христианства

Творчество всемогущества только там уместно и есть истина, где все события и явления выводятся из Бога. Но оно, как уже сказано, становится мифом из далекого прошлого, как только на сцену является физика, как только человек делает определенные основания, причину явлений предметом своего исследования. Религиозное сознание не видит в творении ничего непостижимого, т. е. неудовлетворительного; оно становится непостижимым разве только в моменты сомнения, когда человек отворачивается от Бога и обращает взор свой к вещам; оно непостижимо также для рефлексии, для богословия, которое одним глазом косится на небо, а другим на землю. Следствие обусловливается причиной. Флейта издает звуки только флейты, а не трубы, или фогота. Если ты никогда не видел и не слышал других духовых инструментов кроме флейты, и услышишь впервые звуки фогота, тебе покажется непостижимым, как может флейта издавать подобный звук. То же и здесь — только сравнение это несколько неудачно, потому что сама флейта есть все-таки определенный инструмент. Но представь себе, если можешь, просто универсальный инструмент, соединяющий в себе все инструменты, не будучи сам определенным инструментом, и ты поймешь, как нелепо требовать определенного звука, свойственного только определенному инструменту, от инструмента, от которого ты же сам отнял характерные свойства всех определенных инструментов.

Непостижимость имеет целью отделить божественную деятельность от человеческой, устранить их сходство, подобие, или вернее, существенное тождество, сделать божественную деятельность иной по существу. Это различие между божественной и человеческой деятельностью есть ничто. Бог творит — он творит нечто вне себя подобно человеку. Творчество есть истинно и глубоко человеческое понятие. Природа родит, производит, человек творит. Творение есть такая деятельность, от которой я могу отказаться, преднамеренная, сознательная, внешняя деятельность, — деятельность, в которой не участвует непосредственно мое собственное внутреннее существо, я не играю страдательной роли. Для меня не безразлична только такая деятельность, которая, подобно духовному творчеству, тождественна с моим существом, которая является для меня необходимой, внутренней потребностью и поэтому всецело овладевает моей душой, действует на меня патологически. Духовные произведения не создаются — творение здесь только внешняя деятельность- они возникают в нас[152]. Творение есть деятельность безразличная, т. е. свободная и произвольная. Итак, Бог тождествен с человеком и ничем не отличается от него, пока он творит; но в его творчестве религия особенно подчеркивает то обстоятельство, что творчество Бога свободно, произвольно, как ему угодно. Богу было угодно сотворить мир. Так обожествляет здесь человек довольство своим собственным необоснованным, беспричинным произволом. Благодаря представлению произвола глубоко человеческое определение божественной деятельности становится грубо человеческим — Бог из зеркала человеческого существа превращается в зеркало человеческого тщеславия и самодовольства.

Но затем гармония вдруг обращается в дисгармонию; дотоле единый в себе человек раздвояется: — Бог делает мир из ничего: он творит; делание из ничего есть творение — в этом заключается различие. Существенное определение есть человеческое, но оно утрачивает свой человеческий характер благодаря рефлексии, уничтожающей определенность этого основного определения. Вместе с этим уничтожением исчезает понятие, смысл; остается только ничтожное, бессодержательное представление, ибо мыслимость, представляемость уже исчерпана, т. е. различие между божественным и человеческим определением есть на самом деле ничто, nihil negativum рассудка. Наивным самопризнанием этого является ничто, как объект.

Бог есть любовь, но любовь не человеческая; разум, но не человеческий, нет! а существенно иной. Но в чем же состоит это различие? Я не могу мыслить или представить себе другого разума, кроме того определенного разума, который проявляется в нас. Я не могу разделить разум на две или четыре части, чтобы у меня получилось несколько разумов; я могу мыслить только один разум. Я могу мыслить разум в себе, т. е. свободным от случайных ограничений; но я не опускаю здесь его существенной определенности. А религиозная рефлексия уничтожает именно ту определенность, которая делает предмет тем, что он есть. Разумом, действительным его понятием, является только то. в чем божественный разум тождествен с человеческим; а то, что делает его другим, даже существенно другим, есть объективно ничто, а субъективно — лишь воображение.