Другим характерным примером является Непостижимая тайна рождения Сына Божия. Разумеется, рождение Бога отличается от обыкновенного естественного рождения; это рождение сверхъестественное, т. е. на самом деле только иллюзорное, воображаемое, ему недостает той определенности, которая делает рождение рождением, ибо ему недостает момента полового различия; это рождение противоречит природе и разуму, и именно в силу этого противоречия и неопределенности оно дает широкий простор фантазии и производит на душу впечатление чего-то глубокого. Бог есть Отец и Сын — Бог, подумай только! Бог. Сознание тождества с Богом приводит человека в восторг; его мыслью овладевает аффект; он раздвояется — далекое именуется близким, чужое — своим, высокое- глубоким, сверхъестественное — естественным, т. е. сверхъестественное предполагается естественным, божественное — человеческим; отрицается различие между божеским и человеческим. Но это тождество божеского и человеческого тотчас же отрицается. Все, что в Боге есть общего с человеком, должно иметь в Боге совершенно иное значение, чем в человеке — таким образом свое собственное опять становится чужим, знакомое — неведомым, близкое — далеким. Бог не рождает, как природа; Бог не есть ни отец, ни сын в человеческом смысле. А в каком же смысле? Это и есть непостижимая, неизреченная глубина божественного рождения. Таким образом религия снова полагает в Боге все естественное, человеческое, что отрицалось ею, но теперь уже в противоречии с сущностью человека и природы, ибо все это должно быть в Боге совершенно иным; но на самом деле ничего иного нет.
Во всех других определениях божественной сущности это отсутствие различия представляется скрытым; в творении, напротив, оно обращается в открытое, ясно выраженное, объективное ничто — отсюда официальное, заведомое ничто теологии в отличие от антропологии.
Основное определение, посредством которого человек делает свою собственную обособленную сущность другим, непостижимым существом, есть понятие, представление самостоятельности, индивидуальности или — выражаясь отвлеченно — личности. Понятие бытия осуществляется впервые в понятии откровения, а понятие откровения, как самоутверждения Бога, в понятии личности. Бог есть личное существо — вот то волшебное заклятие, которое мгновенно превращает представляемое в действительность, субъективное в объективное. Все предикаты, все определения существа Божия носят глубоко человеческий характер; но как определения личного, т. е. другого, от личного от человека и независимо существующего Бога, они кажутся непосредственно и действительно иными определениями, но сохраняя при этом существенное единство. Отсюда возникает для рефлексии понятие так называемых антропоморфизмов. Антропоморфизмы суть виды сходства между Богом и человеком. Определения божественного и человеческого существа хотя не одни и те же. но они похожи между собой.
Поэтому личность является противоядием от пантеизма; другими словами, представление личности позволяет религиозной рефлексии отрешиться от тождества божественного и человеческого существа. Грубое, но характерное выражение пантеизма гласит: человек есть истечение или частица божественного существа; а выражение религиозное гласит: человек есть образ божий, или: существо родственное Богу; ибо религия приписывает человеку не естественное, а божественное происхождение. Но родство есть неопределенное, уклончивое выражение. Родство бывает близкое и отдаленное. Какое же родство подразумевается в данном случае? Для отношения человека к Богу в смысле религии подходит единственное отношение родства — самое близкое, интимное, священное, какое только можно себе представить — отношение сына к отцу. Таким образом Бог и человек отличаются тем, что Бог есть отец человека, а человек — сын Бога. Здесь самостоятельность Бога и зависимость человека устанавливаются одновременно, как непосредственный объект чувства; тогда как в пантеизме часть столь же самостоятельна, как и целое; ибо целое представляется составленным из частей.