Религия, или вернее, богословие не только объективирует в личное существо человеческую или божественную сущность вообще, но представляет также в образе лица и основные определения или основные ее различия. Поэтому Троица первоначально есть не что иное, как совокупность существенных основных различий, которые человек усматривает в сущности человека. В зависимости от понимания этой сущности, различно понимаются и основные определения, на которых основывается Троица. Эти различия одной и той же человеческой сущности представляются, как субстанции, как божественные личности. В Боге они становятся ипостасями, субъектами, существами, и в этом заключается различие между определениями Бога и такими же определениями человека, в силу закона, что в представление личности человеческая личность переносит только свои собственные определения. Но личность Бога существует только в воображении; поэтому основные определения являются здесь ипостасями, лицами, только для воображения, а для разума, для мышления только определениями. Троица есть противоречие между политеизмом и монотеизмом, между фантазией и разумом, между воображением и действительностью. Фантазия есть тройственность, а разум — единство лиц. Разум усматривает в различных существах различия, а фантазия в различиях усматривает различные существа, уничтожающие единство божественной сущности. Для разума божественные лица суть фантомы, а воображение считает их действительностью. Троица заставляет человека мыслить противоположное тому, что он воображает, и воображать противоположное тому, что он мыслит, т. е. мыслить фантомы существами.[156]
Есть три лица, но они различны не по сущности. Тгеs регsоnае,
но una еssentia. Это мы еще можем допустить. Мы мыслим три и больше лиц, тождественных по своей сущности. Так, например, мы, люди, отличаемся друг от друга личными качествами, но по существу, по человечеству, мы все в равной мере люди. И это отождествление производит не только философствующий ум, но и чувство. Этот индивид такой же человек, как и мы; punctum satis; в этом чувстве исчезают все другие различия — богатство или бедность, ум или глупость, виновность или невинность. Поэтому чувство сострадания, участия, есть чувство субстанциальное, существенное, умозрительное. Но три или больше человеческих индивидов существуют отдельно друг от друга, даже если они осуществляют единство сущности еще и путем взаимной любви. Они создают посредством любви нравственную личность, но все-таки каждому из них присуще особое физическое существование. Хотя бы они взаимно дополняли друг друга и не могли обходиться один без другого, все-таки формально каждый из них существовал бы только для себя. Бытие для себя и отдельное бытие тождественны и составляют существенный признак личности, субстанции. Иное мы видим в Боге, и это по необходимости, ибо хотя в нем содержание то же, что и в человеке, но, в силу постулата, оно должно быть иным. Три лица в Боге не имеют нераздельного существования, иначе с небесных высот христианской догматики на нас взирали бы, благодушно и открыто, как боги Олимпа, по крайней мере, три божественных лица в индивидуальном образе, три Бога. Олимпийские боги были действительными лицами в своей индивидуальности: по существу, по божественности они были подобны друг другу: но богом был каждый из них в отдельности: они были истинными божественными лицами. Три лица христианской Троицы, напротив, суть лица только воображаемые, выдуманные, вымышленные — во всяком случае отличные от действительных лиц — именно по тому, что они только воображаемые, только кажущиеся личности, которые в то же время хотят и должны быть действительными лицами. Существенный признак действительной личности, политеистический элемент, в них исключен и отрицается, как безбожный. Но благодаря этому отрицанию, их личность обращается в призрак воображения. Только в истине множественности лежит истина лиц. Три лица христианской Троицы должны бы быть не tres Dii, не тремя Богами, а единым Богом, unus Deus. Три лица кончаются не множественным числом, как следовало ожидать, а единственным: они представляют не только unum, одно, — таковы и боги политеизма — но и единого, unus. Здесь единство простирается не только на сущность, но и на бытие: единство есть форма существования Бога. Три составляют единицу, множественное число обращается в единственное Бог есть личное существо, состоящее из трех лиц.[157]