Сущность христианства

Но сверхъестественное значение хлеба и вина существует только в фантазии; для чувства вино остается вином, а хлеб — хлебом. Схоластики прибегали в этом случае к утонченному различению между субстанцией и акциденцией. Все акциденции, составляющие природу хлеба и вина, здесь на лицо; но только то, что образуют эти акциденции, субстанция, сущность отсутствует, ока превращена в тело и кровь. Но совокупность свойств, единство есть сама субстанция. Что станет с хлебом и вином, если я отниму у «них свойства, делающие их тем, что они есть? Ничто. Поэтому тело и кровь не имеют объективного существования; иначе они должны быть объектом также и для неверующего чувства. Напротив, единственные достоверные свидетели объективного бытия — вкус, обоняние, осязание, зрение — единогласно подтверждают только действительность вина и хлеба. Вино и хлеб являются в действительности естественными субстанциями, а в воображении — божественными.

Вера есть сила воображения, обращающая действительное в недействительное и недействительное в действительное прямое противоречие истине чувств, истине разума. Вера отрицает то, что утверждает разум, и утверждает то, что он отрицает.[167] Тайна причащения есть тайна веры,[168] поэтому причащение является самым высоким, счастливым, упоительным моментом верующего сердца. Отрицание неудобной истины, истины действительности, объективного мира и разума — отрицание, составляющее сущность веры — достигает своей вершины в причащении, ибо здесь вера отрицает непосредственно сущий, очевидный, несомненный объект, утверждая, что он есть не то, что есть но свидетельству чувств и разума, утверждая, что он только кажется хлебом, а в действительности есть тело. Положение схоластиков: по акциденциям хлеб, а по субстанции тело, есть только отвлеченное пояснительное выражение того, что принимает и исповедует вера, и потому не имеет другого смысла, как: по свидетельству чувств — хлеб, а во истину — тело. Поэтому неудивительно, что там, где воображение имеет такую власть над чувствами и разумом, что отрицает самую очевиднейшую (чувственную истину, там экзальтация верующих может дойти до того, что вино действительно покажется им кровью. Католицизм может указать много таких примеров. То, что принимается за действительность верой, воображением, вовсе не требует санкции внешних чувств.

Пока вера в таинство причащения господствовала над человечеством, как святая, высшая истина, до тех пор господствующим принципом человечества была сила воображения. Исчезли все признаки отличия действительного от недействительного, разумного от неразумного — все, что только можно было вообразить, считалось реальной возможностью. Религия освящала всякое противоречие разуму и природе вещей. Не смейтесь над нелепыми вопросами схоластиков! Они были неизбежным следствием веры. Предметы чувства обращались в предмет разума; что противоречит разуму, не должно было ему противоречить. Это было основное противоречие схоластики, из которого происходили все другие противоречия.

Не важно, верую ли я в протестантское или католическое причащение. В протестантизме хлеб и вино лишь в самый момент вкушения[169] чудесным образом соединяются с телом и кровью; а в католицизме хлеб и вино действительно превращаются в тело и кровь, прежде вкушения, могуществом священника, который однако действует лишь во имя Всемогущего. Протестант благоразумно уклоняется от определенного объяснения; он не открывает своего слабого пункта, как то делает благочестивый, простодушный католик, Бога которого, как внешнюю вещь, могут сесть даже мыши; он хранит своего Бога у себя в недосягаемом тайнике, оберегая его от случая и насмешек; но тем не менее, подобно истому католику, в хлебе и вине он вкушает действительное тело и кровь. Сначала протестанты очень мало чем отличались от католиков в учении о причащении. В Ансбахе возник даже спор по вопросу: неужели и тело Христово, подобно всякой другой пище, проходит в желудок, переваривается там и опять извергается естественным путем?[170]