Сущность христианства

Таинства делают наглядным противоречие идеализма и материализма, субъективизма и объективизма, противоречие, на котором покоится сокровенная сущность религии. Но таинства суть ничто без веры и любви. Поэтому противоречие в таинствах заставляет нас вернуться к противоречию веры и любви.

Сокровенная сущность религии есть тождество существа божия и человеческого, а форма религии или очевидная, сознанная ее сущность есть различие между Богом и человеком. Бог есть человеческая сущность, но он сознается, как другое существо. Любовь открывает скрытую сущность религии, а вера составляет ее сознательную форму. Любовь отождествляет человека с Богом, Бога с человеком и, следовательно, человека с человеком; а вера отделяет Бога от человека и, следовательно, человека от человека; ибо Бог есть не что иное, как мистическое понятие человечества, поэтому отделение Бога от человека есть отделение человека от человека, уничтожение их союза. Благодаря вере религия становится в противоречие с нравственностью, разумом и простым, человеческим инстинктом правды; а благодаря любви она противится этому противоречию. Вера изолирует Бога, делает его особым, другим существом; а любовь делает Бога всеобщим существом, любовь к которому тождественна с любовью к человеку. Вера способствует внутреннему и, следовательно, внешнему раздвоению человека с самим собою; любовь исцеляет раны, наносимые верою в сердце человека. Вера делает веру в своего Бога законом; любовь есть свобода, она не осуждает даже атеиста, потому что она сама атеистична и отрицает, если не теоретически, то практически, существование особого, противоречащего человеку Бога. Любовь заключается в Боге, вера вне его; она отчуждает Бога от человека, делает его внешним объектом.

Вера устанавливает, что истинно и что ложно. И считает истиной только себя. Содержанием веры служит определенная, особая истина, которая поэтому необходимо связана с отрицанием. Вера исключительна по своей природе. Истина только одна, Бог только один, монополия сына божия принадлежит только одному; все другое есть ничто, есть заблуждение и призрак. Один иегова есть истинный Бог; все другие боги суть ничтожные идолы.

Вера имеет свое особое настроение; она опирается на особое откровение Божие; она добилась своего достояния не обычным путем, не тем путем, который доступен всем людям без различия. Что доступно всем, есть нечто обыденное и потому не составляет объекта веры. Бог есть творец — это может познать каждый путем изучения природы; но что такой этот Бог сам по себе — это есть особый вопрос благодати, содержание особой' веры. Объект этой веры открывается особым образом, и потому он является особым существом. Бог христиан есть также и Бог язычников; но здесь есть и большая разница, такая же разница, как между мною, каким я представляюсь другу, и мною, каким я представляюсь чужому человеку, знающему меня только издали. Бог, как объект христиан, отличается от Бога, как объекта язычников. Христиане знают Бога лично. Язычники в лучшем случае знают только, что есть Бог, а не знают, кто есть Бог; вследствие чего они и впали в идолопоклонство. Поэтому равенства язычников и христиан перед Богом почти не существует: и если есть нечто общее между христианами и язычниками, — будем настолько свободомыслящими, что допустим это — то оно не касается ни собственно христианства, ни того, что составляет веру. В чем христиане являются христианами, это же самое отличает их от язычников[174]; а христианами они являются в силу своего особого познания Бога; следовательно, здесь признаком отличия является Бог. Особенность есть соль, сообщающая вкус обыкновенному существу. Сущность каждой вещи заключается в ее особенностях: знает меня только тот, кто знает меня специально или лично. Поэтому специальный Бог, тот Бог, который в особенности является объектом христиан, личный Бог, и есть впервые Бог. А этот Бог, неведомый язычникам и вообще Неверующим, существует не для них. Он может стать Богом и для язычников, но только когда они сами перестанут быть язычниками и обратятся в христиан.

Вера обособляет, ограничивает человека; она отнимает у него свободу и способность подвергать оценке то, что от него отличается. Вера замыкается в себе. Правда, философ, вообще ученый догматик тоже ограничивает себя определенностью своей системы. Но теоретическое ограничение, как бы несвободно, узко и близоруко оно ни было, все-таки носит более свободный характер, ибо область теории свободна сама по себе, так как здесь суждение обусловливается только предметом, причиной, разумом. А вера делает свое содержание предметом совести, личного интереса и стремления к блаженству; ибо объект веры есть существо особое, личное, требующее, чтобы его познали, и делающее это познание условием блаженства.