Сущность христианства

Вера сообщает человеку особое чувство тщеславия и эгоизма. Верующий считает себя отличным от других людей, превознесенным над обыкновенным человеком; он мнит себя лицом привилегированным, пользующимся особыми правами; верующие суть аристократы, а неверующие — плебеи. Бог есть это олицетворенное отличие и преимущество верующего перед неверующим[175]. Но так как вера представляет собственную сущность, как другое существо, то верующий относит свою честь не непосредственно к себе, а к этому другому лицу. Сознание своего преимущества есть в верующем человеке сознание этого лица, и ощущение самого себя он переносит на эту отличную от него личность.[176] Верующий подобен слуге, который чувствует себя участником в достоинствах своего господина и ставит себя выше человека свободного и самостоятельного, но состояния менее высокого, чем его господин.[177] Он отказывается от всех заслуг, чтобы предоставить честь этих заслуг своему господину, но только по тому, что эти заслуги опять возвращаются к нему, и в этой чести своего господина он удовлетворяет свое собственное честолюбие. Вера высокомерна, но она отличается от естественного высокомерия тем, что она чувство своего превосходства, свою гордость переносит на другое лицо, которое наделяет верующего разными преимуществами и вместе с тем является его собственной сущностью, его олицетворенным и удовлетворенным стремлением к блаженству; ибо это лицо имеет своим назначением быть благодетелем и спасителем человека и вести верующего к его собственному вечному спасению. Словом, характерный принцип религии заключается в том, что она превращает действительный залог в страдательный. Язычник возвышается сам, христианин — при помощи другого лица. Христианин превращает в дело чувства то, что для язычника является делом самостоятельности. Смирение верующего есть обратное высокомерие, утратившее внешние признаки высокомерия. Он чувствует себя избранником; но это превосходство не есть результат его деятельности, а дело благодати; он стал избранником помимо своей воли; он ничего не сделал для этого. Он перестает вообще быть целью своей собственной деятельности, а становится целью, объектом Бога.

Вера по существу есть определенная вера. Бог только в этой определенности есть истинный Бог. Этот Иисус есть Христос, истинный, единственный пророк, единственный сын Божий. Если ты хочешь достигнуть блаженства, ты должен верить в эту определенную истину. Вера деспотична[178]. Сущность веры такова, что она должна носить характер догмата. Догмат только выражает то, что уже давно находится на языке или на уме у веры. Установление какого-нибудь основного догмата влечет за собой возникновение более специальных вопросов, которые тоже приходится облекать в догматическую форму. Отсюда возникает обременительное изобилие догматов, что не исключает, однако, их необходимости, потому что они дают нам возможность точно знать, во что мы должны верить и каким образом мы можем достичь блаженства.

Многое, что в наши дни опровергается, осмеивается, признается ошибкой, недоразумением или преувеличением да-с точки зрения правоверного христианства, является неизбежным следствием из внутренней сущности веры. Вера по своей природе не свободна и ограничена, ибо она имеет дело с собственным блаженством и славой Божией. Как мы с тревогой заботимся о том, чтобы воздать высокопоставленному лицу подобающую ему честь, о том же заботимой мы и в вере. Апостол Павел заботится исключительно о славе, чести и заслугах Христа. Догматическая, исключительная, скрупулезная определенность содержится в сущности веры. По отношению к пище и другим безразличным для веры вещам вера вполне либеральна, но иначе относится она к предметам веры. Кто не за Христа, тот против Христа; все нехристианское есть антихристианское. Но что же является христианским? Это должно быть точно установлено, это нельзя предоставить произволу. Содержание веры изложено в книгах, составленных различными авторами; вера изложена в форме случайных, противоречивых изречений, поэтому догматическое определение и истолкование является внешней необходимостью. Христианство обязано своим продолжительным существованием только церковной догматике.