Сущность христианства

Но хотя сила воображения веры делает объективное существование простым призраком, а душевное, воображаемое бытие истиной и действительностью, тем не менее действительно объективным является только естественное вещество. Даже дары в чаше католического священника только для веры являются Божиим телом; тот внешний предмет, в который он превращает божественную сущность, есть только предмет веры; ибо тело, как тело, здесь не видимо и неосязаемо. Это значит: хлеб только по значению является телом. Правда, для веры это значение имеет смысл действительного бытия — подобно тому как вообще в молитвенном экстазе означающее становится означаемым — этот хлеб должен не означать тело, а быть им. Но такое бытие не есть бытие телесное; оно есть только представляемое, воображаемое бытие, т. е. оно имеет только ценность, только качество значения.[171] Вещь, имеющая для меня особое значение, является в моем представлении иною, чем в действительности. Означающее не есть то. что им означается. Что оно есть, отражается в чувстве; а что оно означает, устанавливает мое настроение, представление, фантазия, и значение предмета существует только для меня, не для другого, не объективно. Так и здесь. Поэтому, когда Цвингли сказал, что причащение имеет лишь субъективное значение, он только повторил то, что было сказано другими; он только разрушил иллюзию религиозного воображения; ибо сущее в причастии есть только воображение, воображающее, что оно не есть воображение. Цвингли выразил в простой, откровенной, прозаической, рационалистической и поэтому оскорбительной форме то же самое, что до него мистическим, косвенным образом выражалось другими, которые признавали,[172] что действие причащения зависит только от подобающего настроения или от веры, т. е. что хлеб и вино суть тело и кровь Господа, или сам Господь, только для тех, кто придает им сверхъестественное значение божественного тела, ибо только от этого зависит подобающее настроение и религиозный аффект.[173]

Но если причащение не оказывает действия, следовательно, оно есть ничто — ибо только то, что действует, существует, — ничто без настроения и веры, то, стало быть, только в них и заключается его значение, и весь процесс совершается в душе. Если представление, что я вкушаю действительное тело Спасителя, действует на религиозное чувство, значит, само это представление вытекает из чувства; оно порождает благочестивые настроения, ибо и само оно есть благочестивое представление. Таким образом и здесь религиозный субъект воздействует на себя сам, в качестве другого существа, посредством представления воображаемого объекта. Поэтому я мог бы отлично совершить акт причащения в себе самом, в своем воображении, без посредства вина и хлеба, без всякой церковной церемонии. Есть бесчисленное множество благочестивых стихов, единственным содержанием которых является кровь Христа. В них мы имеем чисто поэтическое прославление тайной вечери. В живом представлении страдающего, истекающего кровью Спасителя сердце соединяет себя с ним; здесь благочестивая душа в поэтическом воодушевлении пьет чистую кровь, не смешанную с противоречивым чувственным веществом; здесь между представлением крови и самой кровью нет никакой преграды.

Но хотя причащение и таинство вообще есть ничто помимо настроения, помимо веры, тем не менее религия смотрит на таинство, как на нечто действительное само по себе, как на нечто внешнее, отличное от человеческого существа, так что в религиозном сознании суть дела, вера, настроение, становится второстепенной вещью, условием, а мнимый, воображаемый предмет главным делом. И естественным, неизбежным следствием этого религиозного материализма, этого подчинения человеческого — мнимо-божественному, субъективного — мнимо-объективному, истины — воображению, нравственности — религии — естественным, неизбежным следствием этого является суеверие и безнравственность. Суеверие, потому что предмету приписывается действие, противоречащее его природе и истине, потому что не позволяют вещи быть тем, что она есть, и продукт воображения принимают за действительность. Безнравственность, потому что в сердце святость действия, как такового, обособляется от нравственности, и вкушение даров, даже независимо от настроения, становится священным, спасительным актом. Так, по крайней мере, дело обстоит на практике, которая не считается с богословской софистикой. Религия противоречит нравственности на том же основании, на каком она противоречит разуму. Чувство добра тесно связано с чувством истины. Испорченность разума влечет за собой испорченность сердца. Кто обманывает свой разум, не может обладать искренним, честным сердцем; софистика портит всего человека. А учение о причащении есть именно софистика. Истинность настроения неразрывно связана с отрицанием физического присутствия божия, и наоборот; истинность объективного бытия божия неразрывно связана с отрицанием истинности и необходимости настроения.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Противоречие веры и любви