Сущность христианства

Кто действительно верит в будущую жизнь и считает ее достоверной жизнью, тому она является определенной жизнью именно потому, что она достоверна. Если я не знаю, чем я буду некогда, если между моим будущим и настоящим есть существенное, абсолютное различие, значит, некогда я не буду знать, чем я был прежде, значит, единство сознания уничтожается, и мое место заступает в нем другое существо, следовательно, мое будущее бытие на самом деле ничем не отличается от небытия. Если же, напротив, нет существенного различия, то и будущая жизнь представляется мне предметом определенным и познаваемым. И это действительно так: я пребывающая сущность в смене качеств, я субстанция, соединяющая воедино настоящую и будущую жизнь. Как же я могу не знать будущей жизни? Напротив, жизнь в этом мире представляется мне темной и непонятной, и она станет для меня ясной и понятной только благодаря будущей жизни: здесь я таинственное, замаскированное существо; там спадет с меня маска и я явлюсь таким, каков я есть в действительности. Поэтому утверждение, что другая, небесная жизнь несомненно существует, но что свойства ее здесь непостижимы, есть только продукт религиозного скептицизма, покоющегося на абсолютном непонимании религии, ибо он совершенно чужд ее сущности. То, из чего, скептическая мысль делает только символ неизвестной. но тем не менее достоверной вещи, было вначале, в первоначальном истинном смысле религии не символом, а вещью, самой сущностью. Неверие, являющееся в то же время еще верой, ставит вещь под сомнение; оно не обладает достаточной глубиной мысли и мужеством, чтобы прямо отрицать ее: но подвергая сомнению, оно объявляет образ только образом или символом. Ложность и ничтожество этого скептицизма подтверждаются историей. Кто сомневается в истинности образов бессмертия, сомневается в возможности такого существования, о котором говорит вера, например, в существовании без материального, действительного тела или без полового различия, тот уже скоро усомнится и в самом загробном существовании. Вместе с образом вещи отпадает и самая вещь ибо образ и есть сама вещь.

Вера в небо или вообще в загробную жизнь основана на суждении. Оно выражает хвалу и порицание; оно носит критический характер; оно собирает лучшие цветы этого мира; и эти строго подобранные цветы есть небо. Человек находит, что должно существовать только то, что кажется ему прекрасным, добрым, приятным, а все, что он считает дурным, отвратительным, неприятным, не должно существовать; а так как оно все-таки существует, оно обречено на гибель и ничтожество. Там, где жизнь не противоречит чувству, представлению, идее, или где это чувство, эта идея не считаются абсолютно истинными, там не может возникнуть вера в другую, небесную жизнь. Другая жизнь есть не что иное, как жизнь в соответствии с чувством, с идеей, которым противоречит эта жизнь. Загробная жизнь имеет своею целью уничтожить этот разлад и осуществить такое состояние, которое соответствовало бы чувству и при котором человек был бы в согласии с самим собой. Неведомая загробная жизнь есть смешная химера: загробная жизнь есть осуществление известной идеи, удовлетворение известного желания;[121] она лишь устраняет те ограничения, которые мешают осуществлению идеи. Будущая жизнь утратила бы свой истинный характер, характер утешения, если бы она была непроницаема, как ночь. Нет! там все сияет блеском самородного металла, а здесь все окрашено в тусклые краски ржавого железа. Значение будущей жизни, причина ее существования только в том и заключаются, что она очищает металл от посторонних, чуждых примесей, отделяет хорошее от дурного, приятное от неприятного, достойное от недостойного. Загробная жизнь есть свадьба, знаменующая союз человека со своей возлюбленной. Он давно уже знал свою невесту, давно томился по ней; но внешние обстоятельства, бесчувственная действительность препятствовали ему соединиться с ней. На свадьбе его возлюбленная не делается другим существом; иначе человек не мог бы так горячо стремиться к ней. Но теперь она принадлежит только ему, теперь она перестает быть только предметом томления и становится предметом действительного обладания. Здесь на земле загробная жизнь, конечно, есть только образ, но не образ далекого неведомого предмета, а портрет существа, пользующегося особой любовью и предпочтением человека. То, что человек любит, есть его душа. Язычник хранил в урнах прах дорогих мертвецов; христианин хранит свою душу в мавзолее, который называется царством небесным.