Сущность христианства

Как Бог есть сущность человека, очищенная от всего, что человек чувствует или мыслит как ограничение, как зло, так и загробный мир есть мир настоящий, освобожденный от всего, что является, как ограничение, как зло. Чем яснее и определеннее индивид сознает ограничение, как ограничение, и зло, как зло, тем яснее и определеннее он сознает загробную жизнь, где все эти ограничения исчезают. Загробная жизнь есть чувство, представление освобождения от тех ограничений, которые здесь угнетают самочувствие, существование индивида. Развитие религии отличается от развития естественного или разумного человека только тем, что религия избегает кратчайшей прямой линии и описывает кривую линию круга. Естественный человек остается на родине потому, что она нравится ему и совершенно удовлетворяет его; религия, возникающая на почве неудовлетворенности и раскола, покидает родину и удаляется на чужбину, чтобы вдали живее почувствовать сладость отчизны. Человек в религии отделяется от себя, чтобы снова вернуться к своей исходной точке. Человек отрицает себя, чтобы потом снова утвердить себя, но теперь уже в преображенном виде. Таким же образом он отвергает и настоящую жизнь, чтобы потом восстановить ее, как жизнь загробную.[123] Загробная жизнь есть потерянная и вновь обретенная и потому вдвойне привлекательная земная жизнь. Религиозный человек отказывается от радостей этого мира, но лишь затем, чтобы обрести небесные радости, или вернее, потому, что он уже идеально обладает небесными радостями. А небесные радости ничем не отличаются от земных, только без примеси ограничений и зла этой жизни. Таким образом религия, сделав круг, приходит к той же цели, к какой естественный человек стремится по прямой линии, т. е. к радости. Сущность в образе есть сущность религии. Религия жертвует вещью ради образа. Загробная жизнь есть жизнь земная, отраженная в зеркале фантазии — чарующий образ, а в смысле религии прообраз настоящей жизни; эта жизнь есть только тень, мерцание другой, духовной жизни. Жизнь загробная есть жизнь настоящая, созерцаемая в образе, очищенная от всякой грубой материи и украшенная.

Исправление, улучшение предполагает порицание, недовольство. Но это недовольство есть нечто поверхностное. Я не отнимаю у вещи ее ценность; она только не нравится мне такой, как она есть; я отрицаю только свойства, а не сущность; иначе я стал бы настаивать на ее уничтожении. Дом, который мне совсем не нравится, я не перестраиваю, а ломаю. Вера в будущую жизнь отрицает мир, но не его сущность, мир не нравится мне лишь в том виде, в каком он существует. Радость нравится каждому верующему в будущую жизнь — кто же не испытывает радость, как нечто истинное, существенное, — но ему не нравится, что здесь, на земле за радостью следуют противоположные ощущения, что она не постоянна. Поэтому он переносит радость в будущую жизнь, как вечную, непрерывную, божественную радость — будущая жизнь поэтому называется царством радости, а на земле он переносит эту радость на Бога; ибо Бог есть вечная, непрерывная радость. Ему нравится индивидуальность, но только без объективных стремлений, поэтому он уносит с собой в загробную жизнь только чистую, абсолютно-субъективную индивидуальность. Ему нравится свет, но не нравится тяжесть, ибо для индивида она является ограничением; ему не нравится ночь, ибо ночью человек подавляется природой. Поэтому в будущей жизни есть свет, но нет ни тяжести, ни ночи — а только чистый, непрерывный свет.[124]