Svadba

У них будет яркая романтическая медовая ночь в одном из богатейших отелей города.

Этот эффектный финальный ход лимузином и для меня был полнейшей неожиданностью. Не знаю, знала ли о нем Нинуля.

Вот и все.

Вся свадьба глядела им вслед, провожая добрым взглядом, напутствен­ной шуткой, восторгом, червоточинкой тоски и ностальгии. Молчанием.

Только они отчалили – наступил обычный в таких случаях спад. Как после шумного напряженного спектакля. Занавес опущен, шкатулка захлопну­лась, аплодисменты смолкли.

Пауза, выдох.

Выдох перед тем, как новая порция воздуха заполнит легкие, новые мы­с­ли, эмоции, впечатления наполнятся словом, жаждой говорить, оценивать, судить-рядить.

Вдруг – молниеносное вдруг...

Вдруг в щель этой паузы врывается крик.

Истерический, режущий, раздирающий душу крик. Такой крик я слышу второй раз в жизни. Первый был тогда в детстве, когда, соревнуясь с Гришей, я сорвался с перекладины и потерял сознание. Перед самым прова­лом в темень меня прорезал крик моей сестры Лизы.

Сейчас тоже кричала она.

Я рванулся на крик – и первым делом увидел ее. Она стояла, изогнувшись, как от боли, надломлено вздымая руки и повторяла:

– Он убит! Он убит!

Хромополк лежал за кустами, чуть поодаль от стоянки машин, во фраке, плашмя на спине с окровавленной рукой, прижатой к красному, растекшемуся по низу живота пятну. Кровь просачивалась сквозь пальцы, обагрив рядом траву. Следы крови видны были также на асфальте, в проеме асфальтной дорожки между машинами и кустами.

Кто-то проволок его сюда через весь паркинг.

Я присел на колено. Голова его была повернута набок, не повернута, а как-то насильно вывернута, что ли, и от края губы вниз к подбородку, к невидимой мне щеке и шее все было в крови. Вроде как ножевая рана.

Кто-то щупал пульс. Реплики ужаса, возмущения, догадки, предположения.

Я не сомневался, что это дело рук Кирилла. Образы Полюси, предупреж­даю­щей о его невменяемости, разбитого фужера и его самого, одержи­мо требующего моего внимания, мелькнули перед глазами и сдавили грудь острой болью. Моя вина!

Через несколько минут воздух прорезали воющие сирены, и спустя мгно­­ве­нья три полицейские машины, карета скорой помощи и две пожарные были уже здесь. В этот момент подошла Циля, белая, как стена, со слезами на глазах:

– Иди спасай Семку. Его рвет желчью.

Господи, с минуты на минуту не легче. Ее всю трясет. Перед тем, как бежать к Семе, я все же решил узнать сначала, в какую больницу они повезут Хромополка.

Позвоните по такому-то телефону. Чем записать, на чем? – ни бумаги, ни ручки. Санитар протягивает карточку с адресом и телефоном. Бегу к Семе. Нахожу его в вестибюле туалета. Скорчившись, он сидит чуть ли не под умывальником, его рвет – ничем, пустотой.

Перед ним – маленькая мутноватая лужица. Ясно, никакой желчи. Про­сто водица. Ничего не жрал ведь.

– Я умираю, Наумчик. Это конец.

– Еще бы, так храбро накачаться, – просовываю руки в его подмышки, пытаюсь обхватить, поднять.

– Не смейся надо мной! Не надо! Перед смертью брата не надо над ним смеяться!..

– Погоди, я машину подгоню.

Я побежал за машиной. Пригнал ее. Мама стояла на крыльце, не пони­мая, что происходит.

– Семе плохо.

Не помню, как – кто-то из американцев помог, вероятно, – мы затащили Сему в машину. Маму с Цилей усаживаем рядом, выруливаю на выезд – но не тут-то было. Полиция никого не выпускает. Иду на переговоры с самым главным. Сема мучительно стонет. Хромополка уже увезли. Будет ли жить? Голова кругом. Ощущение вины. Дикий стыд перед всеми.

На том месте, где несколько минут назад лежал Хромополк, уже труди­лась бригада следователей. Подойдя к ним, я сказал, что нечего разводить никаких расследований, имя и адрес стрелявшего известны. В ответ на это пожилой мужик с пионерской стрижкой – что-что наподобие советского чуб­чика – пригласил меня к себе в машину.

Никаких намерений что-то скрыть, замести следы у меня не было. По­до­н­ку Кириллу меча Фемиды не избежать. Моей сверхзадачей было сейчас, как можно быстрее отпустить гостей по домам, без всяких допросов и не­при­ят­ностей, не отравляя в них впечатлений свадьбы и праздника. Поэтому, едва оказавшись в этом небольшом полицейском фургоне, до предела наш­пигованном всякой теле– и радиоаппаратурой, я не задумываясь назвал фамилию и телефон Кирилла и коротко объяснил, почему я столь уверен в том, что говорю.

– Никто из гостей к этому не причастен, – добавил я, – у меня брат с приступом язвы, надо что-то делать.

Мне велено было выйти и ждать.

Я подошел к своей машине. Где Нинуля?

Сема сидел не на сиденье, а на полу, свернувшись калачиком, и стонал. Циля плакала. Где Нинуля? Я открыл дверцу, присел рядом с Семой.

– Надо вызвать скорую помощь.

– Нет, нет, не вздумай! Никакой скорой помощи! – восклицал он сквозь стоны, боясь, очевидно, обрушить на меня непомерные расходы.

Обслуга скорой помощи в таком состоянии могла потянуть на хорошую тысчонку, а то и больше.

– Скорая помощь не поможет, у него всегда так после выпивки, – сказа­ла Циля, а мама назидательно пробурчала: