Svadba

– И сколько ему ни говорят, Сема тебе нельзя, пожалей свое здоровье – как до лампочки.

Несколько машин пристроилось за нами, тоже готовые к выезду, но увы, – все наказаны, все на подозрении. Где Нинуля?

Наконец, следователь с чубчиком вышел из своего фургона. Я мигом очутился рядом. Кирилла только что арестовали. Он ничего не отрицал. Сам во всем признался и отдал наган.

– Мы можем ехать?

– У вас есть список гостей?

– Есть, но не знаю где, жена вам принесет.

Где Нинуля, черт бы ее побрал? Я помчался было к зданию на розыски, но на полпути увидел ее. Она торопливо шла мне навстречу с пачкой бумаг. Это списки гостей? – Да?

Херня это, а не списки. Там одни имена, без фамилий. Что толку?

Однако полиция, по счастью, оказалась вежливой. Этот пожилой мужик с чубчиком – старший следователь, наверно, – подозвал молоденького сер­жанта и распорядился снимать копии с водительских прав у каждого прямо при выезде. Прибор по-английски называется скэн – как по-русски, не знаю. По-русски его еще не изобрели.

Мы мчимся. Мы мчимся домой. Сема сложен на сиденье пополам. Голо­ва почти под сиденьем. Стоны. Циля с мамой молчат. Ночной пригород, иссеченный асфальтными лентами. Ни машин, ни людей. Что с Хромопол­ком? Неужели не выживет? Соблазн снова пойти на сговор с Всевышним. Мысль об этом мелькнула, как зарница. Всплеск – нету, угасла. Что делать с Семой? Есть такие таблетки – алька-сельцер называются. Все желудочные боли, как рукой, снимают. Не поможет – надо будет в больницу отвозить.

– У меня алька-сельцер дома есть. Примешь – и все как рукой. Обычная газированная вода. Одну таблетку на полстакана.

– У нас свои в чемодане, – успокаивает Циля, – но они не всегда помогают.

Никаких таблеток Сема принимать дома не стал, а бухнулся прямиком в постель. Его начала бить лихорадка. Циля обложила его подушками и сама навалилась на него своим большим дородным телом. Я достал карточку, взятую у санитара, и набрал номер указанного в ней телефона. Больница, куда повезли Хромополка, находилась милях в пятнадцати от нашего дома. Для американских дорог, тем более ночью, – почти рядом. Минут двадцать – и я там. Как только Семе полегчает, поеду.

Одному ехать – неуютно как-то. Может, с Гришей? С минуты на минуту должна приехать Нинуля и привезти их – его, жену его и дочку.

Выхожу на крыльцо. Все спит. Тихо-тихо. Только легкий шелест ветер­ка в листве да приглушенные стоны Семы, доносящиеся из открытого окна над головой. Небо в пушистых лентах и яркая луна почти на уровне глаз. Такое впечатление, что не облака пролетают мимо, а она летит сквозь их белесые растянутые клочья. Полет, как падение, только что не сверху вниз, а горизонтально. Взгляду нужно усилие, чтобы освободить его от иллюзии и вернуть небесным предметам их реальное соотношение.

Подкатила Нинуля. Вылазят из машины. Гриша первый.

– Ты не хотел бы поехать со мной? – спрашиваю.

Подходит медленно, губы сжаты, глаза неподвижны – целиком в меня. Не глаза, а клешни.

– Куда? – отрывисто, преодолевая кипение.

– В больницу, – машинально, нерешительно, теряясь в догадках и не по­ни­мая, в чем дело.

– Хочешь знать, что я хотел бы? А? Сказать?.. Видишь эту кувалду? – протягивает в меня налитый свинцом кулак.

Не кулак – трехпудовая гиря! Что с ним?

– Вот этой кувалдой я очень хотел бы огреть чью-то челюсть!

Сказал так, будто сделал, будто, в самом деле, уже огрел по челюсти. Потом резко, обдав жаром ненависти, прошел в дом.

Ничего не понимая, я стоял, как побитый, и вопрошающе смотрел на трех женщин, тоже приросших к земле в оцепенении.

– Ты не должен был с такой уверенностью выдавать Кирилла, – сказала Нинуля с едва заметной иронией.

Ах вон оно что!..

Я сел на ступеньку и зажал голову руками. Вот уж чего не ожидал – так не ожидал. Ситуация была стыдной, нелепой и отвратительной, в особен­ности, из-за присутствия Гришиной дочки. Ее юная красивая мордашка, гла­за, как два жемчужно-голубых алмаза, тоже, казалось, просверливали меня насквозь. Самое страшное, когда осуждают дети.

– Он хочет, чтобы мы уехали сегодня, пойди объяснись с ним, – сказала Гришина жена и, вместе с дочерью, пошла в дом.

Наконец, мы остались с Нинулей одни, и я узнал о том, как все друзья, которые слышали мой разговор с полицейским начальником, осуждают ме­ня за предательство, якобы, невинного Кирилла. Оказалось, что Полюся, следившая за ним весь вечер, все видела и всем растрещала, что не он стре­лял в Хромополка, а тот сам нечаянно выстрелил в себя из нагана, который был у него в кармане. Наган, якобы, сам выстрелил во время завязавшейся между ними потасовки.

– А как же выстрел в лицо? Ты же видела, сколько крови было под щекой и шеей.

– Не знаю.

Я тоже не знаю. Если бы перед моими глазами взорвалась сейчас бомба, она, наверняка, была бы менее оглушительной, чем взрыв Гриши и все то, о чем сообщила Нинуля. Она стояла надо мной, запустив пальцы в мои воло­сы и прижимая мою голову к своему бедру.

– Дай ключи – я поехал.

– Не переживай.

– Я не переживаю. Просто наши любимые друзья решили постоять за выжившего из ума Кирилла. Не думаю, что у них что-то выйдет.