Все свои вести и весь рассказ Настасья заключила, однако, уверением, что теперь в доме «все слава Богу».
Барчуков передал женщине вкратце все свои приключения в пути и упросил передать Варюше от его имени, что он ее по-прежнему любит, помирает от желания ее видеть и этой же ночью будет у нее в горнице.
— Что ты родной?! — ахнула Настасья.
— Не твое дело! Предупреди только. А то Варюша перепугается и весь дом всполошит. Скажешь ей?..
Настасья сказать обещала, но прибавила:
— Ведь хозяин тебя убьет… Из своих рук убьет.
— Ладно. Не твоя забота! — весело отозвался Барчуков. — Ты только скажи: ныне, мол, в ночь жди к себе Степку и не бойся.
— Да как ты попадешь к ней, парень?
— Это мое дело, Настасьюшка.
— Не хорошо это, парень, к девицам ночным делом лазать.
— Напротив того, очень хорошо, раскрасавица ты моя — весело и шутливо воскликнул Барчуков. — Поди, и ты рада была бы, коли б какой парень, не глядючи на твое рыло и годы, полез к тебе ночным-то делом? Ну, прости родная моя. Упреди Варюшу, не забудь!
Барчуков ласково треснул женщину по плечу и бодро, весело, напевая и чуть не припрыгивая от довольства, пошел на свой постоялый двор.
Богатый купец Клим Ананьев был «ватажник», или владел учугами[2] на Волге, т. е. занимался рыбным промыслом и отпускной торговлей рыбой во все края, и в Русь, и за Каспий.
На улове и на торговле рыбой держалась вся Астрахань. В этом состояло все ее богатство, и ради этого промысла город стал центром оживленного обмена всяких товаров с Русью и с соседями татарами, персами, армянами и турками. Если бы не рыба в изобилии и не целые караваны ее, отправлявшиеся сухим путем и морем, то не было в городе и трех каравансераев, не было бы сотен всяких купцов с разным товаром, как из Хивы, или из Тегерана, так и из некоторых христианских государств Европы.
— Рыбой Астрахань богата, но рыбой и жива, — говорили умные люди. — Засни вся рыба на Волге, и запустует Астрахань.
В Астрахани было не более двадцати ватажников, владетелей рыбных промыслов, и поэтому все они были наперечет, все богаты, уважаемы и все пользовались всякими льготами от властей. Двое из ватажников, купцы Лошкарев и Кобяков, были далеко известны за пределами Астраханской округи, так как у них у каждого ватаги рабочих батраков доходили до цифры в полторы тысячи человек, что давало понятие и о количестве их учугов. Обороты всех ватажников были огромные, и миллионы пудов соленой рыбы расходились из Астрахани по всему свету. Существовала басня-шутка, доказывавшая значение этого торгового центра. Присказка говорила так:
Разумеется, и глупый человек не только знал, что речка та — Волга, а город тот — Астрахань, но знал даже, почему все рыбу ели благополучно, а калмык с ногаем рыбой подавились.
Присказка шутила насчет калмыков и ногайских татар в отмщение за вековую борьбу с ними из-за промысла на Волге, берега которой принадлежали обеим сторонам. Ссоры и драки эти иногда переходили в настоящие сражения.
Не раз случалось православному войску выходить в поход сражаться, под начальством воеводы, с калмыцкими и ногайскими ордами из-за учугов ватажников. Русь всегда побеждала татарву. И если разные злоупотребления и нападения татар на Волге, по отношению к ватажным рабочим, на время прекращались, то драки шли своим чередом, ежедневно, изо дня в день, из года в год, даже из века в век.
Ватажники были рыботорговцами по наследству от деда и отца к сыну, из рода в род.
Ватажник Лошкарев считал, что его учуги принадлежат роду Лошкаревых со времен покорения Астрахани, когда Грозный «сюда русских людей насадил».
— Первая белуженка, что скушал царь Грозный на Москве, была Лошкаревская! — говорил, хвастаясь, богач-ватажник.
Дед Клима, Антон Ананьев, первый разбогател и увеличил свою ватагу до двух сот человек. При отце Клима учугов было уже больше, а сам Клим довел свою ватагу до полтысячи человек рабочих и гордился этим.
Ватажниками и их делами интересовалась вся Астрахань, и поэтому теперь многие семьи поглядывали на двор и дом Ананьева с намерениями особого рода.