Свадебный бунт

Другая бумага, которую написал приказный, была гораздо короче. По этому документу князь Макар Иванович Бодукчеев обязывался в месячный срок времени жениться на дочери стрелецкой вдовы Авдотьи, Борисовой дочери, Сковородиной, именованной во святом крещении Марьей. В случае же отказа с его стороны, безвестного отсутствия или какого иного злоумышленного в ущерб стрелецкой вдове поступления, князь Бодукчеев обязывался уплатить немедленно «неустойных денег» три тысячи рублей. Даже сам приказный вздохнул и за ухом почесал. За всю жизнь свою он эдакого куша не прописывал в документе. Шутка ли — три тысячи! Оно на сказку смахивало. Или же этот князь Бодукчеев с ума спятил, или же шибко врезался в девицу. Уже не разберешь. На этой бумаге Партанов расписался сам, объяснив, что «по безграмотству в российской грамоте за князя Макара Иванова сына Бодукчеева руку приложил». А бумаги засим скрепил: «приказной избы писарь Чумаков».

— Ну, вот теперь и слава Богу, — весело решил Партанов, — все и готово. Честь имею поздравить! — обратился он к стрельчихе.

— Эх, родимый, с чем поздравлять? — невольно вырвалось у вдовы, — у меня на руках еще четыре! А обоз-то, сказываешь ты, верст уже за сто.

И Сковородиха заплакала. Партанов из жалости предложил вдове помочь ей разыскать тотчас четырех молодцов.

— Медлить нельзя, Авдотья Борисовна, — сказал он, — кто же их знает! Нынче на заре как будто почудилось мне паленым чем запахло, гарью, то ись, а от них, случается, и далече пахнет. Коли ветер с их стороны, так, может быть, до города и донесло. Я тебе ради вашего вдовьего сиротства помогу и живо все обделаю.

— Вот, вот, — заохала стрельчиха, — родимый, помоги. За что же девкам пропадать!

— Да, вестимо… Да и вам, опять, что хорошего в доме каракатиц разводить!..

— Ради Создателя!.. — уже выла вдова, — помоги…

— Уж будьте спокойны. Обещался, так слово сдержу. Завтра у нас четверка женихов будет. Только вот что, Авдотья Борисовна. Ты уж меня прости и не гневайся, а есть у меня маленькая загвоздочка в этом деле, предложу я тебе маленький уговорец.

— Денег, что ли, за хлопоты? Изволь, сколько положишь. — расходилась Сковородиха.

— Нету, какие деньги. На что они мне, я денег не люблю.

— Вот как!

— Да, так. От денег, матушка, всякая беда, всякий лих приходит. А мой уговорец тот: коли хочешь ты, чтобы я тебе женихов искал для дочерей, то покажи их мне.

— То ись, как же это?..

— Да так, покажи. Выведи всех, да и покажи.

— Нешто это можно, сам ты знаешь. Нехорошо. Кабы ты нам сродственник, а то совсем чужой человек. Как же я срамиться-то буду?

— Да ведь времена-то другие, Авдотья Борисовна. Беда висит над головой, где же тут справлять разные обычаи и рассуждать, что приличествует, что нет. А как же я буду сватать их, в глаза ни одной не видавши? Нешто это возможно?

Сковородиха помолчала, и отозвалась наконец:

— Воля твоя. А как же это негодно! Ты лучше ужо-тко пойди, погуляй вот по нашей слободе, а я их всех выпущу тоже на двор. Ты их всех и поглядишь.

— Нет, сударушка, эдак нельзя, — отрезал Лучка, — на это согласия моего не даю. Что толку, что я их увижу на улице всех пять рядком, да пройду мимо. А ты их мне сейчас выведи, всех по одной, всякую по имени назови, и я уже ее тут порасспрошу. Знамо дело, не о важном о чем, а так шуточками. Вот, когда я с ними спознакомлюсь, то я тебе буду сейчас первостатейным сватом и в день, либо много в два дня, четырех лихих женихов выищу.

Сковородиха молчала.

— Ну, как знаешь. Прощенья просим…

И Партанов взялся за шапку.

— Стой, стой, — заволновалась Сковородиха, — мы же не татары: в чадрах да в покрывалах девиц не водим. На улице их все равно всякий в рожу видеть может. Отпусти вот приказную строку. Я тебе всех дочерей, так и быть, покажу.

— Ну, вот умница, Авдотья Борисовна. Как толково рассудила! Ты, крючок судейский, уходи, — обратился Партанов к приказному.

По требованию Лучки, Сковородиха вызвала всех пять дочерей одну за другой, начиная со старшей. Лучка ласково обошелся со всякой, невольно дивясь, как они были все на разное лицо и на разный лад.

Более других вначале ему понравилась горбатая Пашенька своим милым личиком, ласковыми глазами и кроткой улыбочкой.

— Не будь этих глазок, никто бы не взял ее за себя, а с ними жениха найти можно, — подумал Лучка.

Пуще всех удивился молодец Глашеньке, за которую он с дуру, не спросясь броду, сватался на днях от князя.

— Ну, девка! — подумал он, — экий леший! Акула как есть. Для этой нужно бы пару мужей. Одного мало.