Свадебный бунт

И Нечихаренко убедительно и красноречиво, очень разумно, в течение получаса времени, совершенно успокоил Сковородиху. Друг и приятель доказал вдове, что не только слух про немцев вранье голое и пущен каким-нибудь затейником, ради противных властям целей, но даже растолковал стрельчихе, что и про самую породу немцев все враки.

— Немцы такие же люди, как и мы, — объяснил он ей. — Есть из них и лядащие, а есть и красавцы писанные — красивее много татар или индейцев.

Нечихаренко подробно описал, как он жил целых полгода в городе Риге среди настоящих немцев и немок и какие там есть красавцы и молодцы. Конечно, среди этой беседы и разъяснений Нечихаренке пришлось раза три побожиться и поклясться, дабы заставить стрельчиху поверить. Но, тем не менее, когда он собрался уходить, Сковородиха была совершенно спокойна и даже немножко озлобилась и на Партанова, и на Айканку, как они смели напужать ее зря и тем лишить сна, пищи и покоя души.

Нечихаренко ушел, обещаясь на другой день зайти вновь и принести насчет дурацкого слуха ответ самого воеводы Ржевского.

— Ну, и слава Богу, слава Богу, — проводила его Сковородиха. Оставшись одна, стрельчиха задумалась и заохала опять: — Ах, Создатель! И как это я, баба умная, эдакому глупству поверила? И везут-то на подводах! И паленой-то свиньей пахнет! И вокруг-то корыта с толокном венчать! Ах ты, Господи! Какая слепота на умного человека найти может. А все этот пролаз, этот поганец… Парташкин этот. Ну погоди же, зубоскал…

И прежде всех стрельчиха взялась за свою Айканку…

Но не одна стрелецкая вдова попалась на удочку…

В то же время в доме ватажника Ананьева происходило то же самое, только шуму было меньше; бегать и охать было некому. Клим Егорович бегать не мог, но тревожно ходил из горницы в горницу, а то выходил и в огород. Варюша сидела у себя, вздыхала и кручинилась, когда отец заходил к ней. Но едва он выйдет, девушка усмехалась, трясла головой, а то и просто смеялась. Она знала еще заранее, кто немцев привезет на словах в Астрахань в качестве царских женихов.

К ней еще с вечера забежал на минуту Лучка, рассказал про свой финт, прибавив, что надумал его ради ее и друга Барчукова. Нужен этот финт, чтобы смутить народ, а смута нужна для другого важнеющего дела. Но только в данном случае Лучка выбрал такой финт, чтобы можно было одним камушком двух воробьев зашибить — и дело государское справить, и Барчукова женить на Варюше. Как все это произойдет, каким образом отец согласится на ее брак с Барчуковым, перестанет мечтать о своем Затыле Ивановиче, Варюша, конечно, не знала и догадаться не могла.

— Уж будь покойна, все наладится. Я за все отвечаю, — сказал Лучка таким голосом, что Варюша поверила ему.

В полдень Ильина дня явился на двор дома Барчуков и спросил хозяина. Клим Егорович, увидавши молодца, сразу озлился, и сразу язык, пришибленный хворостью, прилип к гортани.

— Прости меня, Клим Егорович, — заговорил Барчуков. — Хочешь, я в ноги поклонюсь?

— Не прощу. Ты мне бельмом на глазу, — заговорил Ананьев. — От тебя у меня дочь бегала топиться, от тебя расшибло меня всего. Гляди, где что. Глаза, рот — не сыщешь сразу. Все от тебя, дьяволово семя. Проклят тот день, в который я тебя в дом свой впустил. Уходи прочь отсюда.

Барчуков стал на колени, но Ананьев махнул рукой и отвернулся.

— Прости, Клим Егорович. Времена, вишь, какие… Россию всю поделили и порвали на части. Дрон правит… Сам посуди, что и с тобой может приключиться. Ведь немцев, слышь, везут. Отдавай дочь скорее замуж. За что ее губишь?

— И отдам, разбойник ты эдакий, да только не за тебя. Отдам, как сказывал, за князя Макара Ивановича. Настою я на своем. Не дам девке ортачиться, озорничать. А убежит опять топиться, пущай утопится. Туда ей и дорога.

— Послушай, Клим Егорович, в беду ты попадешь. Князь твой не женится на Варюше, верно тебе я сказываю. Не может Затыл Иванович, или Макар, что ли, по-твоему, Иванович, жениться на Варюше. Соберешь ты дочь под венец, а тут, после оглашения в церкви, как раз какая помеха выйдет. Макара Ивановича поп венчать не будет, а немцев в ту пору подвезут. И шабаш, пропала твоя Варюша.

— Что ты мне, дьявол, турусы на колесах разводишь? — воскликнул Ананьев.

— Не турусы, Клим Егорович, вот тебе Бог свят.

— Молчи. Не родился еще тот человек, который мне будет зубы заговаривать. Помеха! Поп не будет венчать! Заплачу я, отвалю денег чистоганом какому ни есть попу, он мне осетра с белугой обвенчает. Пошел со двора, говорю. Чтобы не видали тебя, подлеца, глаза мои. Уходи.

— Ладно. Помни только, Клим Егорович, когда все свалится на тебя, придавит тебя беда бедовая, посылай на двор к посадскому Носову за мной. Я там живу. Мигом прибегу.

— Провались ты сквозь землю! — вне себя выговорил Ананьев, наступая на парня. — Уходи, не то велю дубьем гнать.