Свадебный бунт

Выходило так, что Кисельников, громко кричавший и бранившийся по поводу желания многих скорее венчать своих девиц, сам собирался сделать то же самое, хотя совершенно независимо от обоза с немцами.

И, чтобы не смущать обывателей, он ни слова не говорил о своих приготовлениях к свадьбе дочери. Если бы знали, что у него свадебные сборы, то, конечно, никто бы не поверил ему и его речам.

В то же время были и другие лица, немало хлопотавшие и не мало сбившие с толку успокоенных Кисельниковым людей. Яков Носов выдавал замуж свою родственницу и спешил найти ей мужа, обещая хорошее приданое. Носов не говорил прямо, что боится слуха, а объяснял двусмысленно.

— Кто их знает в столице! Не раз много таких диковинных бывало указов. Теперь, может, никаких немцев не везут! Глядишь, через полгода что-либо эдакое и прикажут. Все лучше загодя.

Однако, на третий день по утру, поддьяк Копылов снова явился на базар и прочел увещание жителям прекратить «колебание умов и пустопорожние пересуды праздных языков», грозя в противном случае, что власти «примут надлежащие к истреблению сей противности меры».

Виновником этого нового объявления на базарной площади был опять Георгий Дашков. Он в первый же день нелепых толков отправился к воеводе и настоял на том, что нужно немедленно успокоить народ. Он заставил ленивого Ржевского при себе же составить увещательное к жителям послание. Последствием этих настояний Дашкова и явилось новое оповещение или опровержение Копылова на базаре.

Но совет разумного Дашкова, принятый во внимание воеводой, оказался очень неразумным шагом.

Такова была Астрахань и ее обыватели.

В день, когда Копылов объявил будущие начальственные строгости по отношению к успокоившимся уже обывателям, эти снова встревожились, ибо все поняли и растолковали по-своему. На этот раз ни Партанов, ни Носов, ни Быков, никто на базаре не присутствовал. Ни один из них умышленно не переврал чтения поддьяка. Все астраханцы сумели сами понять все навыворот. Молва народная разнесла с базара по городу новую весть, что никто не имеет права без разрешения воеводского правления выдать дочь замуж за кого бы то ни было. Астраханцы на этот раз уже не смутились, а обозлились, и каждый подумал или сказал.

— Ну, это шалишь, брат, воевода. Это твой указ, а не царский. И плевать на него…

Смущение жителей прошло вскоре и перешло в толки о праве воеводы Тимофея Ивановича вмешиваться в брачные статьи… Даже и в таком шалом доме, как семья стрельчихи, все было тихо. Казалось, все сразу перестали верить в то, что всех недавно лишало разума от перепуга.

Но вдруг раздалась весть, которая была как удар грома. Всем знаемый и всеми уважаемый Кисельников тайно от всех собирает дочь замуж и выдает ее за офицера Палаузова. Все уже готово, и через день будет венчанье в соборе. Смятение от этого известия превзошло всякий ураган в степи или смерч на море… Разумеется, никогда никакое новое публикование Копылова не произвело бы того же содома в городе.

— Стало быть, обоз с немцами идет!..

Человек двадцать знакомых и приятелей Кисельникова и Пожарского бросились к ним за вестями. Оказалось дело сущей правдой. И напрасно Кисельников и его жена, напрасно сам жених и его родственники Пожарские, и у себя и в доме невесты, старались из всех сил объяснить встревоженным людям, что свадьба эта не имеет ничего общего со слухом об обозе…

— Так зачем же вы в таком благом деле таились!..

— Зачем так спешите с венчанием!

— Нет, уж простите, дозвольте верить глазам, а не ушам.

— Нет, голубчики, не на таких олухов напали.

Вот что отвечали усовещенные Кисельниковым, еще накануне, знакомые. И по всем домам тотчас же снова принялись все за сборы свадебные, причем ругали и разносили на части плута бессовестного, разбойника, душегуба, предателя Кисельникова.

И снова в несколько часов полгорода было на ногах, повсюду зашевелились, повсюду только и слышалось, что о венчании, приданом и женихах.

— Нет! Каков Иуда Искариот — Кисельников! — припевали повсюду.

Вместе с этим стало вдруг известно в городе, что какой-то приезжий из Казани купец, остановившийся в доме Гроха, обогнал по дороге большущий обоз и говорит, что видел собственными глазами везомых немцев. Через дня три они непременно должны быть уже в Астрахани. Многие из обывателей узнали одновременно, что в кремле уже заготовляют помещение для ожидаемого на подводах провианта. Приказные уверяли, что будто то для муки, но обыватели, хитро ухмыляясь, отвечали:

— Хороша мука! это та мука, которая паленой свининой пахнет, которая в наши зятья да шурины попасть норовит. Ладно!.. У нас в городе чрез два дня не только девок, ни одной вдовы не найдешь!..

Слух о свадьбе в доме Кисельникова, достигнув до успокоившегося ватажника Клима Егоровича, перепугал его не менее других. На этот раз Ананьев решился более не ждать, а отправиться за сведениями к самому воеводе.

Ржевский принял ватажника радушно и стал ему объяснять, что Астрахань такая стала «скотина-вралиха», что ее следовало бы испепелить или, по меньшей мере, всех обывателей передрать розгами.