Свадебный бунт

— Что ни день, — говорил Ржевский, — то языком нагадят, какую-нибудь пакость выдумают. Просто беда здесь. Если эдак пойдет, я буду проситься на воеводство в другой город. Уж очень хлопотно. За это время что забот и хлопот было. Писали мы всякие увещательные листы и грамоты, переводили мы их на разные языки земные, читали на базарах. Просто соснуть некогда было. Эдак нельзя! Это не воеводство, это мытарство.

Беседа не совсем клеилась между ватажником и воеводой. Ананьев главным образом пришел просить воеводу разъяснить ему насущные вопросы: везут немцев или не везут? и был ли Дронов указ от государя насчет браков с немцами в течение семи лет? или никакого указа и никаких немцев никогда не было и не будет послано?

— Все это — одно злоумышление! — горячился Ржевский. И снова воевода, не отвечая прямо на вопрос, горько жаловался на свои хлопоты и на вралей астраханцев. Не видя конца этому объяснению, глупый ватажник вдруг сообразил и додумался до хитрости.

— Вот что. Тимофей Иванович, сделай милость, давай с тобой об заклад биться. Ты говорить — немцев не везут и указа такого не было, а я говорю — везут. Давай с тобой об заклад биться на полтыщи рублей.

Ржевский рот разинул и ничего не понимал.

— Как то-ись, какой заклад?

Ананьев объяснил толковее и яснее.

— Побьемся об заклад, — прибавил он. — Коли немцев никаких не привезут, я тебе отдам полтыщи рублев. Коли привезут, ты мне плати полтыщи.

— Что ты, Бог с тобой! Да с каких же это я безумных глаз, — объявил воевода, — такими деньгами буду шутить?

— Да как же, помилуй, Тимофей Иванович, меня дочь, — уже отчаянно заговорил Ананьев, — я к тебе за советом пришел, от тебя по чести, по приятельству, по долгу христианскому, узнать наверно, пропадать моей дочери, или нет? Узнать пришел, выдавать ли мне ее за кого, не дожидаючись ваших питерских немцев? А ты мне в ответ, что это все одн враки.

— Ну, так что ж? — вопросил Ржевский.

— Ну, вот я, чтобы уверовать и покой у себе приобрести, и надумал об заклад биться. Что мне деньги? Я заплачу, коли проиграю. За то я спокой получу. А ты вот усовещевать-то всех усовещевал, вралями всех прозывал, а как пошло теперь дело на заклад, так не хочешь.

— Да с какого же я лешего, — закричал вдруг воевода, — буду об заклад биться в таких делах, которые от меня не зависят. Ну, а завтра случись — придет такой указ, венчать всех девок здешних с персидами и хивинцами? Что я воевода, так я нешто, по-твоему должен знать, что там в столице Меншиков или какой другой придумает? Ты, Клим Егорович, в своем ли уме, или тебе разум вместе с рожей кондрашка расшиб?

— Зачем… Помилуй Бог. Что ты!..

— Так ты махонький, коли эдакое баловство предлагаешь?

— Не махонький, — растерялся как-то ватажник. — Я не махонький… А только сам ты посуди, Тимофей Иванович… Как же это? — Ананьев развел руками и совсем все мысли свои растерял.

— Как не махонький? — кричал Ржевский, будто обидясь. — Я с тобой буду в пятьсот рублей поручительствовать за другого? А, ну, как в самом деле указ-то на пути? Ну, как немцы-то в Питере уже снаряжаются? Что тогда? Скажи-ка, а? Мне тогда деньги тебе платить?

— Да я вот про то и сказываю, — воскликнул Ананьев, — я и сказываю! Стало, биться ты и не можешь… Ручаться не можешь!

— За какого лешего? — заорал воевода, побагровев не от гнева, а от усилия.

— Да ведь ты говоришь… — робел ватажник.

— Ничего я не говорю, ты пришел говорить.

— Стало, вот правда и выходит! Стало в городе не врут! Немцы уже, может быть, едут, — жалостливо заговорил Ананьев.

— Да я-то, отчаянный ты человек, я-то почем знаю? Пятьсот рублев, заклад! Ей-Богу, махонький! — уже хрипел Ржевский. — Поручись я за такие указы государя, которых у меня нет, которые еще на пути или же в столице пишутся. Ведь ты очумел, Клим Егорович. Да может быть, завтра мне самому прикажут на козе жениться, а тебя за киргиза замуж выдать?!.

— Ну, вот мне больше ничего и не надо, — с азартом вдруг проговорил Ананьев. — Стало, ты биться боишься, стало, это правда. Ну вот я мою девку завтра и обвенчаю, хоть с кем ни попало, — с батраком из моей ватаги; все же он православный…

— И венчай, — рассердился Ржевский, — сам хоть ризу вздень…

— Зачем мне ризу вздевать? Священник обвенчает! А то вы, люди властные, краснобайствовать и нашего брата усовещевать умеете… Вот на базаре усовещевание читали! А пришел я к тебе по христианству спросить, ты другое заговорил.

— Какое другое?

— А что немцы едут сюда на подводах…

— Враки, я этого не говорил.

— Да об заклад ты не бьешься?

— О Господи! — простонал уже Ржевский. — Да пойми ты, баранья твоя голова, нешто я могу отвечать за указы, которые еще на пути? Ну, да что с тобой толковать. Прощай!..

— А не надо мешать венчать. Не надо сбивать людей с толку, — обидчиво заговорил Ананьев. — Мало разве нас собралось! Давно бы успели без спеха девок выдать, а твои же люди нас всех усовещевали. Нет, уж завтра я и сам да и приятелям закажу: скорее до греха — в храм Божий! — И Ананьев взялся за шапку.

— Сделай милость, никто вас не держит. Венчайтесь.

— Ну, счастливо оставаться. Прости, воевода…