Свадебный бунт

Наступил праздник, весело справляемый всегда по всей Руси — Ильин день. В Астрахани, как везде на Руси, ждали в этот день, что Илья пророк прокатится на своих конях, по небу, загрохочет его колесница и полымя из-под колес ея упадет с неба на землю, а за ней и вода небесная польется, чтобы благодатно освежить заморенных астраханских обывателей. На этот раз солнце поднялось, взошло на небо, пекло и жарило, как всякий день, и ни единого облачка не виделось нигде, ни единого раската грома не слыхать было даже вдали, хоть бы за 100–200 верст.

За то легкие раскаты иного грома чуть-чуть загремели рано утром. Нежданно загудел народ на том самом людном и богатом базаре, к которому примыкало два каравансерая, хивинский и персидский. Скоро гул разнесся по городу, по всем слободам.

Поддьяк Копылов привел утром на базар чтецов приказных, и они на четырех разных языках прочли что-то в народе. Ровно месяц прособирался Пожарский с своим объявленьем.

Ближайшие ряды в толпе слышали в чем дело, остальные ничего не слыхали. Из четырех чтений только одно могло быть понятно, так как сделано было знакомым подьячим приказной избы и на своем российском языке. Остальные три чтения неведомых инородцев были — что тебе собачий лай. Они были сделаны, очевидно, для инородцев и иностранцев астраханских. Но и из русского чтения или оповещения только ближайшие кое-что намотали себе на ус, да и то, оказалось, по-своему. Вся же громада, все стоявшие вдалеке от чтецов, только переспрашивали у слышавших:

— Что чтут? Что за повещение?

В первых рядах, уведомленные из кремля заранее и тайно, стояли все те молодцы, что часто посещали дом Носова. Сам Грох ближе всех подвинулся к чтецам и тут же были кругом с разных сторон: Барчуков, Лучка, стрелец Быков, Колос и многие другие согласники.

Поддьяк Копылов и чтецы, сделав указанное им начальством, пошли восвояси, в кремль. Конечно их по дороге останавливали и расспрашивали:

— Скажи на милость, о чем такое вы чтили?

Но поддьяк отвечал только руганью или крепкой прибауткой.

— Глухому поп двух обеден не служит, — говорили сами опрашивавшие и не получившие ответа, как бы сами себя упрекая в том, что проморгали объявление начальства. Что же делать? Надо было итти спрашивать тех, кто слышал и кому ведомо оповещение.

Составилось на базаре несколько кучек, и в этих кучках несколько человек, известных за хороших и мирных граждан городских, объясняли любопытным, в чем состояло «опубликование». А состояло оно в следующем.

Царь уехал в Немецию жениться и оставил своим наместником над православным государством своего главного любимца Данилу Меньшикова и указал ему, за отсутствием его царским, произвести по всей России передел: разделить матушку Русь на четыре части и в каждой особого царька или хана посадить. Эти царьки Данилой Меньшиковым уже избраны в Москве и в соборах миром помазаны и на власть посажены! А имена их были оповещены. Первого звали Архидрон, второго Протодрон, третьего Мендром, а четвертого просто Дрон. Все они четверо бояре именитые, свейского происхождения, с усами, но без бород, носят косы на манер индейцев или китайцев, одеваются же по-бабьи, в юбки. Нравом они все строгие, а пуще всех злюч Дрон, чисто кровопивец. Вот он-то уж и начал править той четвертой частью матушки России, к которой и Астрахань с городами приписана.

— О-о-ох! — стоном стояло в рядах слушающих.

Маловерные люди от одного рассказчика, от одной кучки перебегали к другой, опрашивали вновь, от кучки Колоса бежали к кучке Носова, от Носова к третьей, где пояснял публикование ловкий Партанов или всем знаемый и всеми уважаемый стрелец Быков. И повсюду слышали они то же самое опубликование начальства. Точка в точку говорили одно и то же все пояснители.

— Ну, что ж! Пущай делят Русскую землю! Эка важность!..