Сварогов

   -- Aime-moi, je suis poиte!

   -- Ah mon Dieu! поэт прекрасный

   Вы в стихах, но в жизни... нет!

   С легкой миной встала дива

   И поэта к зеркалам

   Подвела, чтоб в них красиво

   Он себя увидел сам.

   Галстук дергая смущенно,

   Он, смотрясь, воскликнул: "tiens!"

   И смеялась примадонна:

   -- Се Vilenkine -- quel vilain! --

   XV

   Вот еще поэт прекрасный, --

   Бельведерский Аполлон.

   Ходит он в рубахе красной

   И острижен в скобку он.

   Он народник из Казани.

   В дар поэзии принес

   Bместе с веником из бани

   Он букет из "черных роз".

   У него в паневе муза,

   Балалайка вместо лир,

   Но поет он без конфуза,

   Феба вылитый кумир.

   Рядом с ним сидит психолог,

   "Узкой мысли" публицист,

   Лектор, критик, социолог,

   И политик, и юрист.

   ХVI

   Вот поэт наш Невеличко,

   В анекдотах виртуоз.

   Мрачен, с орденом петличка...

   Он с Кавказа лавр привез,

   На чины имеет виды,

   "Марш Персидский" написал,

   И от пламенной Колхиды

   Знаменит до финских скал.

   Вот поэт и критик невский,

   Юрисконсульт он при том:

   Не издаст ли Ариевский

   Свод стихов, Х-й том?

   Куст сирени, вздох любовный,

   Ямб граждански, рифма "тать"...

   Но -- проступок уголовный

   Иногда стихи писать.

   XVII

   Вот Пасович, в блеске славы,

   Адвокат вельможный он,

   Демосфен наш из Варшавы,

   И из Лодзи Цицерон.

   "Падам до ног перед паном!"

   Все ж он в критике вандал.

   При усердье к Польше рьяном

   Сам Пасович спасовал.

   Может быть, Мицкевич точно

   Выше Пушкина в сто раз,

   Но решение заочно,

   Апеллирую на вас!

   Тут юстиции обида,

   Фальшь в весах, конечно, есть,

   И в суде таком Фемида

   Потеряла стыд и честь.

   ХVIII

   Вот из Вестника Европы

   Критик, тоже адвокат.

   Он забыл, что значат тропы,

   Но поэтов строгий кат.

   Этот критик кассацьонный,

   Юридический педант,

   Обратил журнал свой сонный

   В каталог и прейскурант.

   О, Меркурии Европы,

   Вестники без панталон!

   Вы критические... Эзопы,

   Да простит вас Аполлон!

   Вас мудрей герой крыловский,

   Критик, знавший вкус в траве,

   Или Флексер философский

   С мокрой губкой в голове.

   XIX

   Но довольно аттестаций, --

   Я гостей представил вам.

   Прочие рекомендаций

   Не заслуживают там.

   Не отмеченных в анналах

   Много вижу я фигур:

   Моралист-кастрат, в журналах

   Прорицающий авгур...

   Но кастраты и авгуры

   Далеко не то, что те

   Светочи литературы,

   Маяки на высоте.

   С--сов, Флексер, Невеличко --

   Все сияют, льют свой свет,

   Хоть маяк порою -- спичка,

   Светоч, что кладут в жилет.

   XX

   -- Петр Ильич! -- Илья Иваныч!

   Встретились профессора.

   -- Ты откуда? -- Прибыл за ночь

   На конгресс! -- Пора, пора! --

   Первый был сам Остолопов.

   -- Потолстел, брат, стал широк!

   Друга по брюшку похлопав,

   Говорил археолог.

   -- Лыс, брат, стал! - другой ученый

   Гладил лысину слегка.

   -- Ну, а как ты? -- Заслуженный? --

   -- Ординарный все пока! --

   -- Что ваш Нестор престарелый? --

   -- Пишет с кондачка, -- прочтешь! -

   -- Да, амбиции -- рубль целый,

   Эрудиции на грош!

   XXI

   Оба, как Орест с Пиладом,

   Как Поллукс и с ним Кастор,

   За столом уселись рядом.

   Два коллеги с давних пор,

   Протянув друг другу руки,

   Помогали в меру сил:

   Что один писал в науке,

   То другой превозносил.

   Между тем другие встречи

   Оживляли шумный зал.

   -- Ваше мнение о речи

   Лорда Честера? - сказал

   Накрахмаленный Юпитер,

   Чинный, точный и сухой.

   И Гермес, встав, губы вытер:

   -- Митинг был? -- Весьма плохой!

   ХХII

   -- Кабинет консервативный

   Не поддерживаю я.

   Если б не цензура, -- дивно

   Вышла б у меня статья! --

   Тут, раскланявшись, два бога

   В столкновеньи очень злом

   Неожиданно немного

   Оба стукнулись челом.

   -- Виноват! -- Pardon, простите!..

   Извинялись божества.

   В небе так порой, в зените,

   Стукнутся светила два,

   Трут свой лоб, с любезной фразой,

   Улыбаясь и спеша

   Извинить случайной фазой

   Всю неловкость антраша.

   ХХIII

   Но умолкнул в яркой зале.

   Пестрый ряд речей и сцен:

   За обедом подавали

   С пирожками суп-жюльен.

   -- Где принцип коопераций?

   -- И ассоциаций нет!

   Демосфен наш и Гораций

   Обсуждали сей предмет.

   Лишь за стерлядью солидной

   Разговор вновь общим стал:

   Кто с улыбкою ехидной

   Наш бюджет критиковал,

   Кто доказывал с экстазом

   Девальвации тщету,

   С Карлом Марксом вспомнив разом

   Про Ивана Калиту.

   XXIV

   Остолопов быль неистов:

   -- Я, - он рек, - биметаллист!

   Вольный цех экономистов

   Был особенно речист.

   Либеральные витии,

   Встав, во весь кричали рот,

   Будто золото России

   За границу уплывет.

   Рубль кредитный троекратно

   Проклят был, лишенный норм.

   Каждый предлагал приватно

   Свой проект благих реформ.

   Лишь Сварогов молвил кротко,

   Вынув рубль из серебра:

   -- Что: орел или решетка?

   Интересная игра!

   XXV

   Рядом спорили поэты.

   -- Что ж, по вашему, символ?

   -- Видите ль, бутылка эта? -

   Говорил поэт Эол.

   -- Это херес!... Ярко, пылко

   Он блестит, сквозит в стекле.

   Но я пью!... -- отпив, бутылку

   Обернул он, на столе:

   -- Вот, теперь она пустая.

   Это образ. Если ж в нем

   Содержание, блистая,

   Светит внутренним огнем, -

   Это символ!-- Браво, браво!

   Гений ваш тут налицо,

   И бутылка ваша, право,

   Как Колумбово яйцо!

   XXVI

   "В символизме много чуши!" -

   Дмитрий думал, но, друзья,

   Символические уши

   Все ж у вас заметил я.

   К символистам новой школы

   Вряд ли что-нибудь так шло:

   Эти длинные символы

   Украшают вам чело!"

   Но поэты-трубадуры

   Стали пить со всех сторон:

   "Мистицизм литературы!

   Декадентство -- вещий сон!"

   Озирису и Изиде

   Культ и храм восстановив,

   Утверждал поэт в обиде,

   Что символ -- иероглиф!

   ХХVII