Свет Азии

Жил как брахман, чуждаясь зла.

И край тот голод посетил:

Жестокий зной опустошил

Страну, пожёг кругом поля.

От жара трескалась земля,

В лесах озера и пруды

Иссякли… Гибли без воды,

Без пищи звери и толпой

Перебирались в край иной.

Всё умирало без дождя.

Однажды Будда, проходя

Вблизи лощины, увидал

Тигрицу, бедный зверь стонал

На зноем выжженных камнях,

И смерть была в его очах.

Он, видно, много дней не ел:

Язык иссохнувший висел

Из воспалённой пасти… Грудь

Вздымалась, слабая, чуть-чуть.

Зверь представлял скелет живой,

На нём, как ветхий плащ худой,

Висела кожа на костях,

И опустело всё в сосцах.

В очах у матери был ад,

С любовью жгучей двух тигрят

Она лизала языком.

Со страшной мукою потом,

Издав отчаяния вой,

Поникла гордой головой.

И, видя это всё, Господь

Не мог страданья побороть.

«Как этой хищнице помочь? –

Подумал он. — Настанет ночь,

Никто к несчастной не придёт.

Она от голода умрёт.

Но средство есть ещё одно

Её спасёт, спасёт оно!

Что если я отдам себя

Ей в пищу, плоть лишь погубя?

Любви останусь верен я,

А в этом цель и жизнь моя!»

И, сняв сандальи, и шнурок,

И посох бросив на песок,

Из-за куста он вышел к ней.

«Вот пища для твоих детей

И для тебя!» — Благой сказал

И перед хищницей предстал.

И зверь, собрав остаток сил,

С голодным рёвом вдруг вскочил

И, сделав бешеный прыжок,

Упал с страдальцем на песок,

Когтями жертву стал терзать,

Суровый голод утолять,

А с ним мучительную злость…

Хрустела праведника кость,

И зверь, купаяся в крови,

Свой рёв слил с выдохом любви.

Такое чудо состраданья

Явил Господь уже тогда,

Не только ныне от закланья

Спасая мирные стада.

Узнав его происхожденье,

Стал царь Владыку умолять

Жить вместе с ним, и поклоненье

Его смиренное приять.

— С твоим высоким царским саном, –

Он говорил, — нельзя тебе

Бороться с мутным океаном

И победить его в борьбе.

Ты создан небом не для муки!

Не для тебя ярмо нужды!

Твои властительные руки

Да держут царские бразды!

Живи со мной и будь мне сыном!

Я одинок. Учи народ.

Восстань над царством властелином

Приемли скипетра почёт.

Но возразил без колебанья

Ему святой:

— Мой путь иной:

Для правды, света, состраданья

Венец я сбросил золотой.

Я жажду истины нетленной,

Я жажду вечного огня!

Хотя бы в свой приют блаженный

Позвали боги бы меня,

Но царство правды и закона

Хочу воздвигнуть всей душой!

К нему стремлюсь я неуклонно;

И в рощах Гайи голубой

Надеюсь свет найти заветный.

А этот свет мне не дадут

Ни подвиг риши беспредметный,

Ни благодатный твой приют.

Но если только я открою

Благословенную звезду,

К тебе с небесною звездою

Тогда я радостно приду.

Возликовав невероятно,

С благоговеньем неземным

Царь обошёл его трёхкратно

И ниц склонился перед ним.

А Будда, бледный, исхудалый

От шестилетней тяготы,

Пошёл опять стопой усталой,

Куда влекли его мечты.

Он шёл вдоль Найранджана речки.

Близ Урувилвы испокон

Аскеты жили. В том местечке

Был пятерыми встречен он.

Алара, Удра и другие

Затеяли с Сиддхартхой спор,

Сказав:

— Писания святые

Раскрыли всё нам с давних пор.

Всё в Шастрах! Там ответ ищите.

Знать больше Шрути не дано,

Их пояснить способны Смрити,

Искать же большего — смешно!

Но пять подвижников напрасно

Владыку уверяли в том,

Что весь закон светло и ясно

Открыт в писании святом:

— Мудрее Джняна-канды смертным

Быть невозможно, в ней ведь всё

О Брахме сказано предметно:

В чём его суть и бытиё,

Что он без действия, без тела,

Без страсти и без перемен,

Он — сама радость без предела,

Он — жизнь и мысль, вовек не тлен.

Иль человек быть лучше должен,

Чем Карма-канда говорит?!

Там сказано, что путь возможен

К богам(!), коль путник усмирит

Позывы низменной природы,

Описано, как страсть сдержать,

В чём смысл истинной свободы,

Как узы самости сорвать,

Как в ширь божественного влиться,

От лжи ко правде как уйти,

От битвы чувств как раствориться

В спокойствии… и там найти

Мир беспредельного молчанья…

Господь их слушал, но не мог

Найти в словах священных строк

Ни утешения, ни познанья.

Книга шестая

Если хочешь ты видеть, где позднее солнце садится,

То на запад иди ты от тысячи пышных садов

По долине, где Ганг среброводный широко струится,

Где поток Ниладжан с непокорным Моханом сребрится.

Ты иди по траве вдоль пленительных их берегов.

Там, где сёстры стремглав упадают в Пхалгу голубую,

Что течёт от Гайи до немых барабарских высот;

Возле этой реки есть пустыня, и в древность седую

«Урульи» её звал вкруг неё обитавший народ.

По окраине лес буреломный вершины свои ввысь возносит

К голубым небесам, закрывая от солнца ручей:

Он кипит и бурлит, точно вырваться бешено просит

На свободу и свет из зелёной темницы своей.

На опушке лесной, под могучим зелёным навесом,

Деревушка Сенани ютится, а в чаще лесной

Жил Всечтимый один, он беседовал с птицами, с лесом

О таинственной жизни и сумраке смерти немой.

Там он долго сидел, в размышленья свои погружённый,

Забывая о голоде, жажде… Случалось порой,

Что очнувшись от дум, обессиленный и утомлённый,

Свою бедную чашу у ног находил он пустой.

И тогда, не ропща, он питался плодами, что зрели

На деревьях кругом и срывалися с ветки родной.

Красота его блекла и тридцать два знака на теле,

Знаки Будды, исчезли с его красотою земной.

Жёлтый, сморщенный лист, с ветки свеянный бурей ненастной,