Свет Азии

Ко древу Бодхи путь наметил,

Где предначертано, что он

Познает жизни всей закон,

Чтоб людям их путь был бы светел.

(То были славы времена,

С тех пор то дерево священно,

С тех пор его листва бессменно

Свежа, густа и зелена.)

И шёл Владыка величаво,

И пел ему небесный свод:

— Миры, ликуйте! Слава! Слава!

Учитель к истине идёт!

Когда проходил он под сенью зелёной

Деревьев, меж пышных кустов,

Земля подстилала ему благовонный

Ковёр из травы и цветов.

Деревья вершины пред ним преклоняли,

И боги ему с ветерком

Дыханье небесных цветов посылали,

И звери смотрели тайком.

Смотрели на Будду все: кто из пещеры,

Другие из чащи лесной.

Забыв о вражде своей, вепри, пантеры,

Олени сбегались толпой,

Из трещины камня змея появилась,

Забывши влечения зла,

Она изумрудной головкой склонилась

Пред Буддой и так замерла.

Рой бабочек пёстрых, как радугой томной,

Крылами его обвевал,

И выпустил на землю коршун огромный

Добычу и клёкот издал.

Тут векша за ним по деревьям скакала,

Там ткач на гнезде ликовал,

И ящерка весело рядом сновала,

И голубь, воркуя, летал.

Все знали, что миру готовится чудо,

И хоры небес и земли,

Сплотясь, воспевали Учителя Будду

Повсюду — вблизи и вдали:

— Господь, любовию обильный!

Ты, поборовший гордость, гнев,

Внемли, всечтимый и всесильный,

Благословляющий напев!

Для всех ты жертвовал собою!

Гряди же к дереву, господь!

Спеши божественной душою

Страданья мира побороть!

Гряди, о светлый и всечтимый!

Настал твой час. Уж сотни лет

Его ждал мир необозримый,

И в эту ночь да будет свет!

И только под Бодхи воссел наш учитель,

Сгустилася ночь, и Мара,

Царь мрака, узнал, что пришёл искупитель,

Светильник любви и добра.

Созвал он к себе всех подвластных собратий,

Из бездн и ущелий… На зов

Примчались и Тришна, и Рага, Арати

С толпою презренных рабов:

Невежество, низкие похоти, страсти,

Отродия мрака и зла,

Слетелись, чтоб всеми орудьями власти

Разрушить святые дела.

Они ненавидели Господа славы.

Но кто из святых мудрецов

Постичь мог, как были их козни лукавы,

Как гнев их был страшно суров?!

Они насылали грозу за грозою:

То гром беспощадный гремел,

То тучи по небу неслися толпою,

Сверкая мирьядами стрел;

То сладкие речи коварно шептали

И в образах нежных, как сны,

В цветах и листве наготою сверкали,

Как светлые духи весны;

То пеньем манили его к сладострастью,

Сомненьем кружились над ним;

То дух искушали величьем и властью,

Но Будда сидел недвижим.

Сначала к нему чередою являлись

Могучие демоны зла:

Все десять прислужников Мары пытались

Храм света разрушить дотла,

И первый из них — Себялюбье, который

Себя только видит во всём

И хочет, чтоб все ему были опорой,

Чтоб думали только о нём.

— Коль вправду ты Будда, — сказал он лукаво, –

Ты спасся, довольно с тебя!

Прими от богов благодать, ныне слава

Твоя! Так живи не скорбя.

А Будда:

— Что в этих словах — то презренно,

Что ложь — то проклятье. Ступай

И тех, кто лишь любит себя неизменно,

Лукавством своим искушай.

Сомненье ему появилось на смену

И глухо шептало:

— Взгляни,

Какую всему, что ты видишь, дать цену?

Всё — призраки, тени одни!

Ты гонишься также за собственной тенью.

Восстань и иди! Нет пути,

Как только отдаться спокойно презренью

Ко всем, ибо мир не спасти.

Но Будда ответил:

— Ты лжёшь, искуситель,

Коварнейший недруг людей,

Меж нами нет общего, я — просветитель,

Ты ж злобный создатель теней.

Тогда за Сомненьем пред Буддой предстала

Колдунья. Она за собой

Несёт суеверья и мрака начала

И к истине пышет враждой.

Ей имя дано неспроста Ритуальность:

Жонглируя душами всласть,

Покровом обрядов скрывает реальность,

Стяжая над верою власть.

Она обладает познанья ключами,

Что могут враз ад затворить

И свет, испускаемый всем небесами,

На жизнь благодатью излить.

— Ужель ты посмеешь, — колдунья сказала, –

Отринуть священный завет,

Низвергнуть великих богов с пьедестала,

Изгладить обычаев след?

Ужели посмеешь ты храмы тревожить,

Разрушить властителей трон,

Священников хлеб, царств основы низложить –

Всё то, что даёт нам закон?

Но Будда ответил:

— Всё то, что ревниво

Хранишь ты, — лишь форма одна,

Что истинно — вечно, свободно и живо!

Иди!

И исчезла она.

Затем появился ещё соблазнитель,

То Кама, царь всяких страстей,

Царь мира и даже богов повелитель,

Лукавый и хитрый, как змей.

Смеясь, подошёл он к подножию древа,

Скрывая свой лук за спиной,

Увитый живыми цветами, а слева

Стрел полный колчан вырезной.

То были желаний смертельные стрелы.

На каждой стреле трепетал

С пятью язычками, беспечный и смелый,

Огонь наподобие жал.

С ним вместе в священное уединенье,

Как девственных призраков рой,

Сорвались в лучах золотистых виденья,

Сиявшие дивной красой.

Они ворковали так сладостно-нежно

Волшебные гимны любви,

Что слушала ночь их, томяся мятежно,

И сыпала звёзды свои,

И, радостно вторя невидимым струнам,

Лилася их песнь, как ручей,

О ласках, о неге, о счастии юном

В объятиях милой своей;

О том, что нет в мире нежней и дороже

Для смертного — пышных волос,

Трепещущих персей, атласистой кожи,

Блаженством исторгнутых слёз,

Что нет совершеннее женского тела,

Гармонии линий живой,

Чарующей взоры свободно и смело,

Пленяющей душу красой.

— С волнением крови её сознаем мы

Всем сердцем и всем существом,

Нам дивные чары её так знакомы,

Мы носим их в сердце своём.