Свет Азии

Сжигаемы страсти блаженным пожаром,

Мы жадно владеть ей хотим,

Как истинным благом, бесценнейшим даром,

Как небом безбрежным своим:

О кто не забудет страданья и муки,

Когда к нему льнёт красота,

Вкруг шеи кольцом замыкаются руки,

К устам приникают уста.

Когда в поцелуй заключён благодатный

Весь смысл нашей жизни, весь мир необъятный!

Так пели они и чарующей страстью

Манили его в тишине

С собой к наслажденью, к восторгам и счастью,

К любви, к незакатной весне.

Они в сладострастно-мучительной пляске

Являли, как почки цветка,

Лишь только одни соблазнявшие краски,

Но сердце скрывали пока.

Из смертных такой красоты несказанной

Не видел никто никогда.

Красавицы пели: «Я жду, мой желанный!

Возьми. Я твоя навсегда!»

Учитель остался объятый покоем.

Но Кама дал знак им жезлом,

И все отступили сверкающим роем…

И тихо во мраке ночном

Пред взором Сиддхартхи предстало виденье,

Затмившее всех красотой.

Ах, то Яшодхары его отраженье,

То образ жены молодой!

Ей слёзы тоски отуманили очи.

Объятья влекли за собой,

И, точно волшебная музыка ночи,

Звучал её голос мольбой:

— Царевич! Я здесь от тоски умираю.

Ответь мне: ты встретил ли край,

Подобный прекрасному нашему краю,

Где жизнь — обаятельный рай!

Где б так отражало, как наша Рохини,

Пленительно зеркало вод

Сады, восхитительных замков твердыни

И весь голубой небосвод.

Я долго в слезах о тебе тосковала…

Вернись, о Сиддхартха! Вернись!

К груди моей ты приложись, как бывало,

Устами уст жадных коснись!

Взгляни: я умру от холодной печали,

Мне мир без тебя так уныл!

Взгляни же, мой милый! Взгляни! Я не та ли,

Кого ты так пылко любил?!

И Будда ответил:

— Напрасно ты просишь

От имени милой меня.

Коварная тень! Её образ ты носишь,

И я, его свято ценя,

Тебя проклинать не хочу и не смею.

Сокройся же призрак! Уйди!

Обманом своим и игрою своею

Ты чувств не разбудишь в груди!

И по лесу крик прозвучал и, мерцая

Сияньем болотных огней,

Сокрылася духов нечистая стая,

Туманом одежд своих лес застилая,

Пугая уснувших зверей.

Исчезли… И небо вокруг омрачилось

В дыхании грозных страстей.

Чудовище Ненависть тут появилось,

Обвитое полчищем змей.

Из грудей обвиснувших змеи сосали

Губительный яд молока,

И, зло извиваясь, шипенье сливали

С проклятьем, звучащим века.

Но злоба её не смутила Святого.

Он взором смиренным очей

Заставил презренную смолкнуть сурово.

Шла Чувственность следом за ней,

Которая жизнь обожая лишь в яви,

Над нею царит, как чума.

Тщеславие следом зовёт его к славе,

Подвластна ей мудрость сама;

Мать дерзости, битв, западни, своевольства.

За нею — спесивый порок,

Дух Гордости. Следом шло Самодовольство,

Спокойной надменности рок.

А там, с безобразной и гнусной толпою

Нетопырей, гадин и жаб

Тащилось Невежество грязной стопою,

Мать страха и лености раб.

Слепая колдунья, при взгляде которой

Сгустилася полночь черней,

Земля всколебалась и дрогнули горы,

И тучи, бросавшие молний узоры,

Пролилися морем дождей.

Казалося, к ранам земли приложили

Огонь, и весь воздух над ней

Наполнился смрадом и шелестом крылий

И визгом незримых зверей;

Казалось, что бездны раскрыли все пасти,

Исторгнул чудовищ всех ад,

И страшные лица, и грязные страсти

С шипеньем и рёвом кишат.

Но святостью, точно стеною незримой,

От демонов злых ограждён,

Их даже почти не заметил Всечтимый,

В глубокую мысль погружён.

И Бодхи не дрогнуло даже ветвями,

Полно небывалой красы,

Как в час полнолунья, когда над кустами

Зефир не повеет и с листьев крылами

Не сбросит алмазной росы.

Природа бесилась с мучительным гневом

Вне тени, бросаемой благостным древом.

И в третию стражу, лишь скрылись от Будды

Все демоны и прилетел

Зефир от Луны, уж до Самма-самбудды

Подняться Учитель успел.

При свете, для взоров людей непонятном,

Увидел он ясно вдали

Ряд всех своих жизней в кругу необъятном

На лоне унылой земли.

И в сумрак времён погружаясь все боле,

Узрел он пятьсот пятьдесят

Отдельных, томительных жизней на воле,

И дальше проник его взгляд.

Так странник, окинувший с горной вершины

Весь пройденный путь за собой,

Всё видит: дорогу, болота, стремнины,

Зловещие бездны, леса и равнины,

Откуда он путь начал свой.

И лестницу жизней увидел Владыка

От первой, где, точно в ночи,

Всё смутно, неясно, угрюмо и дико

И вплоть до последней, где всё так велико,

Где правда бросает лучи,

Где десять святых добродетелей ясно

Путь кажут наверх к небесам;

Он видел, как новая жизнь полновластно

Сменяет предшественниц там,

Как новые жизни берут там начало,

Где старым приходит конец,

Как всё, что одна жизнь в борьбе обретала,

Другая вплетает в венец,

Как строго отчёт отдают за потери,

Как гибнет всё то, что старо,

Как зло отворяет злодейству лишь двери,

Добро ж порождает добро,

А смерть без ошибки подводит итоги,

Ничто от неё не уйдёт,

Ведёт она счёт самый верный и строгий

И в новую жизнь отдаёт.

Минувшее всё в настоящем сокрыто

По воле бесстрастной судьбы,

Ничто не отвергнуто ей, не забыто

Из мелочей вечной борьбы!

И в среднюю стражу достиг наш Учитель

Прозренья в те сферы, куда

Подлунного мира тоскующий житель

Проникнуть не мог никогда.

Туда, где миров миллионы безмолвных

Незримы для взоров с земли,

Плывут величаво в сапфировых волнах,

Как вечных богов корабли…

Все это увидел он в образах ясных