Свет Азии

Когда же он кончил, и счёт многотрудный

Сиддхартху просил повторить,

Ребёнок с небесной премудростью чудной,

Сумел всё легко исчислить.

И гуру умом неземным изумляя,

Он силой познаний своих

Счёл капли, что бездна таила морская,

И звёзды небес голубых.

Наставник сказал:

— О, царевич мой милый,

Науку ты знаешь без книг;

Исполненный тайной, божественной силой.

Почтителен ты, но велик!

Не мне обучать тебя мудрости мира,

Учитель для гуру ты сам.

Все знанья земные и тайны эфира

Способен поведать ты нам.

Но, мудростью всех затмевая, при этом

Наставников чтил он; в речах

Был смирен, разумен, и с кротким приветом

Величье сливалось в очах.

Он был терпелив, не кичился надменно

И страха не ведал ни в чём.

Средь смелых смелейшим он был несомненно

И правил всех лучше конём.

Но часто за лёгкой и быстрой газелью

Гонясь с смертоносной стрелой,

Охваченный дрожью и чуждый веселью,

Бросал он свой лук вырезной,

И жаль ему было добычу до боли,

И счастлив был юный стрелок,

Что робкому зверю все радости воли

На долю оставить он мог.

На скачках, боясь быстротой беспримерной

Коня своего утомить,

Иль громкой победой, спокойной и верной,

Соперника лик омрачить, –

Он сдерживал лошадь, и радость чужая

Была дорога для него.

С годами, как дуб из ростка созревая,

Окрепла в нём ветвь состраданья святая,

К богам приближая его.

Однажды весной он, весельем объятый,

Звезды лучезарной светлей,

С двоюродным братом гулял, с Дэвадаттой,

Под сенью душистых аллей;

И видит: туда, где хребты Гималая

Возносят короны снегов,

Летит лебедей серебристая стая,

Как белая цепь облаков.

В руках Дэвадатты, струной напряжённой,

Губительный лук задрожал,

Мгновенье, и лебедь, стрелою пронзённый,

К подножью Сиддхартхи упал,

И в трепете тратил напрасно усилья,

Стараясь оправиться вновь:

Коралловой нитью окрасила крылья

Горячая, чистая кровь.

Царевич, спеша в непонятной тревоге,

Прекрасного лебедя взял,

И долго, как Будда, поджав свои ноги,

Он лебедя нежно ласкал;

И жертве невинной жестокой забавы,

Далёкий от всякого зла,

Он листья и мёд, и целебные травы

Прикладывал к ране крыла.

И царственный лебедь, исполнен доверья,

Не бился с тревожной тоской,

Когда ему правил разбитые перья

Божественный мальчик рукой.

Случайно коснувшись губительной стали

Своей нежно белой рукой,

Он вздрогнул от боли, и в тайной печали

Головкой поник он с тоской.

— Дай птицу! — промолвил ему Дэвадатта, –

Мой лебедь.

Но твёрдо в ответ

Заметил царевич беспечному брату:

— Нет, я не отдам его, нет.

Не прав Дэвадатта! Когда б без дыханья

Его отпустила стрела,

Я б отдал, но в сердце его — трепетанье.

Убил ты лишь силу крыла.

— Мой лебедь! Отдай его, брат благородный, –

Сказал Дэвадатта, — он мой.

Как облако в небе он мчался свободный,

И я его ранил стрелой!

Но нежно прижав лебединую шею

К горевшей румянцем щеке,

Он, дивную птицу считая своею,

Ласкал в безотчётной тоске.

Исполнен таинственных чар обаянья,

Шептал он с любовью святой:

— По высшему праву любви, состраданья,

Он мой, Дэвадатта, он мой!

И только по этому праву отныне

Я буду владыкою вам!

Любви, милосердью, как вечной святыне,

Я силы и душу отдам!

Теперь я познал, что во мне шевелится,

Покоя мне что не даёт.

Тот, кто состраданью захочет учится,

Пример во мне верный найдёт.

Безмолвному миру я буду порукой,

О бедах его расскажу,

Уменьшу волну, затопившую мукой,

Страданья исток укажу.

Я вижу по блеску угрюмого взора,

Что брат недоволен… Тогда

С тобой, Дэвадатта, должны приговора

По праву мы ждать от суда.

И вот на совет собираются судьи,

Но спор между ними возник,

И вышел священник к весам правосудья –

Безвестный, но мудрый старик.

— Коль жизнь что-то значит, то тот, кто спасает

Рождённого, чтобы здесь жить,

Тот большим, знать, правом средь двух обладает

Чем тот, кто хотел жизнь убить.

Убийца испортить, разрушить стремится,

Спаситель — любить, сохранять;

Так пусть же Сиддхартхе достанется птица,

Ему справедливей отдать.

И все согласились с премудрым решеньем.

Когда же Сиддхартхи отец

Хотел к старику обратиться с почтеньем,

Исчез безызвестный мудрец,

И только твердил один сторож в тревоге,

Что видел змею на земле.

Так людям нередко являются боги,

Погрязшим в неволе и зле.

В крыле, беспощадной стрелою разбитом,

Прекрасного лебедя кровь

Зажгла в пробудившемся сердце к забитым,

К униженным братьям любовь.

Оправившись, лебедь в серебряной дали

Мелькнул и бесследно пропал,

И долго затем ни тоска, ни печали

Беспечной и чистой души не смущали:

Сиддхартха пышней расцветал.

И вот Шуддходана порой пробужденья

Природы решил показать

Ребёнку богатства несчётных владений,

Довольства и мира печать.

Туда, где дышала величьем, свободой

Его золотая страна,

Сливалось в гармонию сердце с природой,

И пышно царила весна, –

Туда он повёз возмужалого сына.

И с гордым довольством ему

Промолвил, мечтая и в нём властелина

Увидеть:

— Ты царь здесь всему.

Румянит заря небеса позолотой,

Мой сын, полюбуйся весной,

Взгляни, как исполненный мирной заботой,

Работает пахарь родной.

Он верит, что труд его, скромный и честный,

Не может пропасть без следа,

Что почва и милость щедроты небесной

Отплатит за время труда.

Взгляни на мои плодоносные нивы:

Какой беспредельный простор!

Когда для меня, мой наследник счастливый,