— А как фамилия? У нас на первом курсе народу много. Да и имя какое-то странное, правда, Даша? — обратился он к своей напарнице. — Уянга — мелодия, сэтгэл уянга — лирика, уянгат дуу — лирическая песня… Кстати, так называется очень популярная песня. Но я никогда не подумал бы, что так можно назвать человека. — Парень весело захохотал, от глаз остались одни только щелочки, а во рту можно было пересчитать все пломбы. Дорж побагровел от ярости, и неизвестно, чем завершился бы этот блистательный монолог, если бы не вмешалась дежурная.
— Прекрати, Гэлдэн, как тебе не стыдно! Можно подумать, что твое имя благозвучно. «Гэлдэн» вообще не имеет никакого смысла. — Она фыркнула, окинув насмешника неприязненным взглядом.
— Извините, товарищ, — спохватился тот, поняв, что допустил бестактность, — люблю пошутить, да кстати…
Но Дорж его больше не слушал, он вышел на улицу и стал спускаться по ступенькам вниз. Столкнувшись со стайкой девушек, он пробормотал извинение и прошел было мимо, как вдруг одна из девушек удивленно его окликнула:
— Дорж! Ты? Какими судьбами?
Он резко взмахнул правой рукой, словно швырнул на землю какой-то тяжелый предмет (такая уж была у него привычка с детства), и укоризненно ответил:
— Ты еще спрашиваешь — какими судьбами? Да зачем мне сюда приходить, если не для того, чтобы с тобой повидаться?
— Прости, я второпях не подумала, растерялась.
— Ты из-за меня растерялась? Я бы скорее обрадовался!
— Ну будет тебе, Дорж. — Голос ее звучал примирительно. — А я собиралась завтра в Налайху.
— Ах, вот оно что! — Дорж сделал шаг в сторону, но девушка преградила ему путь.
— Уянга, — торопили ее подруги, — опоздаешь на лекцию!
Дорж невольно остановился, посмотрел ей в лицо. У нее задрожали губы, и слезы одна за другой покатились по щекам. Одна капелька задержалась на маленькой родинке над верхней губой.
— До свиданья, Уянга, иди на занятия, — уже мягче произнес он, — увидимся завтра.
Солнце зажгло огненным блеском окна высоких зданий, и только на склонах Богда-улы отчетливо виднелись белесые пятна — зацепившиеся за деревья клочья седого тумана.
Два месяца назад юноша и девушка сидели на зеленой, залитой солнцем лужайке неподалеку от поселка шахтеров. Утро было в самом разгаре. Солнечные лучи мягко освещали восточные горы. От поселка к шахте «Капитальная», обгоняемые вереницей новеньких самосвалов, шагали мужчины в шахтерской одежде. У самой шахты ощетинилась кузовами колонна самопогрузчиков. Над поселком звенели веселые детские голоса, сливавшиеся со звуками радио.
Девушка сидела, натянув на колени подол тонкого шелкового платья, и мечтательно говорила:
— Хотела бы я, как и ты, остаться в Налайхе. Сердце радуется, когда смотришь на наш поселок и его жителей. Кажется, нет лучше места на земле.
— Так оставайся, кто тебе не велит?
— Нельзя мне, — огорченно вздохнула девушка. — Родители настаивают, чтобы я продолжала учебу, да и все девчонки из нашего класса решили уехать.
Он насмешливо сморщил нос.
— Среди наших парней тоже многие собираются учиться дальше. Желающих, как я, идти на производство мало. — Он взял в руки ее косу, покрутил кончик. — Ладно, так и быть, поезжай в университет. Ты ведь знаешь, почему я остаюсь.
— Ох, Дорж, какой ты злюка. Недаром говорится, что с шахтером надо держать ухо востро. — Она посмотрела на него долгим внимательным взглядом. В его темно-карих глазах, опушенных густыми ресницами, светилась нежность.
— Ты опасаешься дружбы с шахтером? И все же я прошу тебя — не забывай обо мне в университете!
— Что ты, Дорж! Я ведь сама — шахтерская дочь.
Они не заметили, как село солнце и на небосклоне зажглись первые звезды. Казалось, их можно достать рукой — они словно подвешены к небу на длинных нитях — потяни за нить, она оборвется, и звезда упадет тебе на ладонь.
Порыв ветра взлохматил Доржу волосы, бросил их на высокий лоб. Вдалеке, издав протяжный гудок, промчался тепловоз. Пора возвращаться домой. Дорж подал Уянге руку, она легко вскочила на ноги, и они направились к поселку. Грустные мысли бередили душу Доржа. Он был у матери единственным сыном, и всю свою жизнь она посвятила ему. Теперь настало время сыну заботиться о ней. Он думал о том, какая нелегкая судьба выпала на ее долю; как, сколько он ее помнил, она трудилась, не покладая рук, а заработанных ею денег едва хватало им на пропитание. Родственников у них не было, Доржу некому было поручить заботу о матери. Если бы отец был жив!