Свет грядущих дней

Ночью Цивья, ее телохранитель и Марек отправились на улицу Мила. Вопреки правилам, Марек зажег свечу, но она тут же потухла. Они натыкались в темноте на дома и трупы. Внезапно Цивья провалилась в дыру, образовавшуюся между двумя зданиями из-за обрушившейся крыши. Она не могла позвать на помощь ни единым звуком. Проверила, не потерялся ли пистолет. Каким-то образом спутники нашли ее и вытащили. «Хромая, вся в ссадинах, я побрела дальше»[533], – вспоминала она. Воодушевленная успехом своего спасательного плана, взволнованная предвкушением встречи с товарищами на улице Мила, она даже подумывала, как бы разыграть их. Поэтому, когда они подошли к дому номер 18 и увидели, что замаскированные двери распахнуты и нигде не видно охраны, она решила, что они просто ошиблись адресом. Потом ей пришло в голову, что, должно быть, это новая, усиленная маскировка. Она проверила все шесть входов. У каждого произносила пароль. Ком стоял у нее в горле.

Никакого ответа.

А потом…

* * *

«Тося и Цивья, руководители польского подполья организации “Первопроходцев”, погибли в Варшаве, защищая честь еврейского народа», – написала «Давар»[534].

Новость достигла арийской стороны. Фрумка получила телеграмму в Бендзине и направила зашифрованное послание в Палестину: «Цивья всегда рядом с Маветской [смертью] Тося с Цивьей»[535]. Их смерть стала главной новостью во всей ивритской прессе.

Все молодежные движения, вся страна скорбели. Цивья и Тося стали легендарными символами евреек – борцов Сопротивления, «Жаннами д’Арк подполья»[536]. Их соратниц называли «товарищами Тоси». Наставников движения – «Цивья А» и «Цивья В». Имя Цивьи было известно всем в Польше, Палестине, Соединенном Королевстве и Ираке[537]. Цивья была для Польши всем, и вся страна рухнула с ее смертью. «Их имена, – говорилось в некрологе, – сформируют новое поколение… Их борьба, их товарищество, родившиеся в жертвенном огне, обладают силой, способной разбивать скалы и сворачивать горы».

* * *

Некрологи, однако, как оказалось, не соответствовали действительности.

Той ночью, ничего и никого не обнаружив, Цивья заметила нескольких товарищей в соседнем дворе. Приняв их за обычный ночной дозор, она с облегчением подбежала к ним, но тут же отпрянула, увидев бойцов, залитых кровью, покрытых какими-то ошметками, корчившихся от боли, дрожащих, теряющих сознание, жадно глотающих воздух – это были «человеческие останки» той бойни, которая произошла в бункере. Тося была среди них, тяжело раненная в ногу и голову.

Цивье стало плохо, когда она выслушала их рассказ. Когда нацисты подошли к дому номер 18 по улице Мила, бойцы не могли решить, что им делать: то ли ускользнуть через задний выход и атаковать врага, то ли оставаться на месте в надежде, что немцы побоятся войти внутрь. Они знали, что фашисты используют газ, но слышали, что достаточно обмотать рот и нос мокрой тканью, чтобы минимизировать риск отравления. Это оказалось не так. Нацисты пускали газ медленно, удушая их постепенно. Один из бойцов призвал товарищей совершить коллективное самоубийство, кое-кто последовал его призыву. Остальные просто задохнулись. В общей сложности погибло 120 бойцов, лишь ничтожная горстка людей спаслась, воспользовавшись дальним потайным выходом.

Цивья была потрясена, раздавлена. «Мы, как сумасшедшие, бросились голыми руками, ломая ногти, растаскивать каменный завал, чтобы проникнуть в бункер, добраться до тел наших товарищей, забрать их оружие»[538], – напишет она впоследствии.

Но времени не было ни для сумасшествия, ни для скорби даже по самым близким друзьям. Выжившим членам ŻOB’а нужно было оказать помощь раненым, найти убежище и решить, что делать дальше. Цивья, Тося и Марек приняли командование на себя. «Словно процессия безжизненных тел, двигающихся среди теней, как призраки»[539], они направились к бункеру, где, по их соображениям, должна была еще сохраняться какая-то активность, и Цивья объявила, что адрес их штаба меняется. Она никогда не прекращала действовать, всегда двигалась вперед, ни при каких обстоятельствах не впадала в пассивность, что означало бы дать волю отчаянию. «Ответственность за других заставляет снова подняться, встать на ноги, несмотря ни на что»[540], – писала она.