Свет грядущих дней

В общей сложности более сотни еврейских женщин[553] в составе боевых отрядов своих движений участвовали в восстании Варшавского гетто. На совещаниях в узких нацистских кругах говорилось, что сражения были на удивление ожесточенными и что в особенности дьявольски отважные вооруженные еврейские девушки бились до последнего[554]. Несколько женщин покончили с собой на Миле, 18 и в других местах, многие умерли «с оружием в руках»[555]. Лия Корен из молодежного сионистского движения «Гордония» сбежала по канализационным каналам, но была убита по возвращении в гетто, где ухаживала за ранеными бойцами ŻOB’а. Регина (Лилит) Фюден, осуществлявшая во время восстания связь между боевыми звеньями, несколько раз возвращалась по подземным коллекторам, чтобы спасать товарищей. «Утопая по шею в воде, – говорилось в некрологе, – она не сдавалась, тащила раненых по подземным коридорам»[556]. Во время одной такой вылазки она, двадцати одного года от роду, была убита. Семнадцатилетняя связная Франя Битус[557] не прекращала выполнять свои обязанности на протяжении всего восстания, но потом, уже на арийской стороне, покончила с собой. Двора Баран, девушка, «мечтавшая о лесах и аромате цветов»[558], сражалась в самом центре гетто. Когда их бункер засекли, командир приказал ей выйти первой, и она успешно отвлекла нацистов своей невероятной красотой, грузовики остановились. Тогда она начала забрасывать их гранатами, пока ее соратники не заняли новые позиции. Ее убили на следующий день, ей было двадцать три года. Ривка Пассамоник из «Акивы» выстрелила в голову одной из своих подруг, потом застрелилась сама. Рахель Киршнбойм сражалась в составе отряда «Свободы», а потом ушла в партизаны; ее убили в двадцать два года. Бундовка Маша Фютермильх, дрожащими руками швырявшая с крыши взрывчатку, спаслась, уйдя по коллектору.

Нюта Тейтельбаум[559] из коммунистической группы «Спартак» была известна всему Варшавскому гетто. В свои двадцать пять лет она заплетала льняные волосы в косы и выглядела как наивная шестнадцатилетняя девочка, но под этой невинной личиной таилась террористка-ликвидатор. Один раз, пройдя прямо в кабинет высокопоставленного гестаповца, сидевшего за столом, она хладнокровно расстреляла его. Другого офицера убила прямо у него в доме, пока он спал. Во время еще одной операции она ликвидировала двух гестаповских агентов и ранила третьего, которого увезли в госпиталь. Переодевшись врачом, Нюта вошла в его палату и прикончила его и охранника.

Однажды она зашла прямиком на немецкий командный пункт, одетая как польская крестьянка, с платочком на голове. Пока солдат-эсэсовец, завороженный ее сияющими голубыми глазами и светлыми волосами, интересовался, есть ли среди евреек еще такие же Лорелеи, она выхватила пистолет. Был случай, когда она подошла к часовым, охранявшим дом на аллее Шуха, и, изображая смущение, прошептала, что ей нужно поговорить с неким офицером «по личному делу». Решив, что «крестьяночка» забеременела от этого офицера, они сказали, как его найти. Очутившись в кабинете своего «возлюбленного», девушка достала спрятанный пистолет с глушителем и выстрелила ему в голову. На обратном пути она застенчиво улыбнулась часовым, которые спокойно ее выпустили.

Нюта, ставшая в условиях жесточайшей борьбы «самозваным палачом», по описанию одного из ее соратников, изучала историю в Варшавском университете, потом работала на ŻOB и Армию Людову, пронося контрабандой взрывчатку и переводя людей через границу. В Варшавском гетто она организовала женский отряд и обучала девушек владению оружием. Во время восстания помогала совершать налеты на нацистские пулеметные позиции, располагавшиеся на стенах гетто.

«Маленькая Ванда с косами», как называли ее в гестапо, числилась в их списках разыскиваемых как одна из самых опасных преступниц. Нюта пережила восстание, но в конце концов была поймана, ее пытали и казнили спустя несколько месяцев. Ей было двадцать пять лет.

* * *

Торжественным финалом нацистского кошмара был взрыв Большой синагоги на Тломацкой улице, сооружения, возведенного на пике эпохи еврейского просвещения; синагога являлась символом видного положения польского еврейства и его причастности к польскому обществу. Гигантское здание пылало в ревущем огне, словно возвещая конец еврейского народа.

Горелые следы от того пожара до сих пор видны на полах соседнего дома, где располагались организации еврейской взаимопомощи, там немало времени проводили Владка и Цивья. В этом небольшом белокирпичном здании был основан первый музей Холокоста, теперь там находится Еврейский исторический институт имени Эммануэля Рингельблюма. Одно из самых достопримечательных исторических еврейских зданий в мире, оно по-прежнему благоденствует, несмотря на свои ожоги.

* * *