Свет грядущих дней

Они добрались до новой штаб-квартиры, неся раненых на себе, но увидели, что немцам и это место было известно. Несмотря на опасность, Цивья решила остаться здесь – состояние раненых не позволяло передвигать их дальше. Все, обессиленные и больные, были готовы умереть вместе. Но Цивья настаивала, что нельзя опускать руки. Она послала небольшую группу обследовать возможность выхода через канализацию. Остальных заняла уходом за ранеными, чтобы не позволять им впасть в истерику, – она и сама ночью была близка к ней, но сумела взять себя в руки. Я должна была быть с ними… Уже тогда, посреди сожженного гетто, когда ее собственная жизнь висела на волоске, она чувствовала, как ее пожирает ощущение «вины выжившего».

Тем не менее времени на переживания не было. Группа, которую она послала искать выход в канализационных коллекторах, вернулась и сообщила, что они чудом наткнулись в туннеле на Казика с проводником-поляком.

Казик, отправленный на разведку тоннелей ЕВС, выбрался на арийскую сторону и пытался организовать помощь. Армия Крайова отказалась предоставить ŻOB’у карту подземных коммуникаций или проводника, но удалось заручиться помощью ПРП, а также главаря шмальцовников – за существенную мзду, естественно, – и найти еще кое-каких союзников. После этого Казик вернулся в систему тоннелей, уговорив одного проводника сопровождать его под предлогом того, что они якобы идут спасать поляков и золото. Но проводник все время останавливался; Казику приходилось задабривать его, обещать спиртное и в конце концов заставлять идти под дулом пистолета. Наконец, проползя на животах через самые узкие отверстия, воняя, как скунсы, они в два часа ночи добрались до гетто. Но Казик пришел в ужас, найдя в бункере под домом номер 18 на улице Мила только трупы и услышав лишь стоны умирающих. Находясь на грани безумия, он развернулся и направился обратно, к выходу из гетто. Добравшись до канализационного коллектора, он в последней отчаянной попытке кого-нибудь найти выкрикнул кодовое слово:

– Ян![541]

И вдруг услышал в ответ женский голос:

– Ян!

– Кто вы? – Звук взводимых курков.

– Мы евреи.

Из-за поворота появились выжившие бойцы, все принялись обниматься и целоваться. Казик сообщил, что снаружи их ждет помощь, и последовал за ними к Цивье и остальным.

Девятого мая группа из 60 бойцов и гражданских лиц, готовая к побегу, собралась в бункере, где теперь располагалась новая штаб-квартира. Цивью по-прежнему угнетала мысль, что тех 120 бойцов, которых уничтожили в прежнем бункере, нет с ними. Она беспокоилась, что в гетто есть еще другие товарищи, до которых нельзя добраться в дневное время, а из тех, кто рядом, некоторые тяжело ранены и не могут двигаться, другие едва дышат после отравления газом и дымом. Люди отказывались идти, люди были сбиты с толку.

В конце концов «Старшая сестра» вынуждена была принять скоропалительное решение спасать тех, кого еще можно спасти. Она ринулась в канализационный коллектор. «Только теперь я прочувствовала истинный смысл выражения “броситься очертя голову”, – вспоминала потом Цивья. – Ощущение было такое, словно ныряешь в непроглядную пучину, вокруг плескалась и взрывалась брызгами грязная вода. К горлу подступала омерзительная тошнота. Ноги утопали в зловонной холодной жиже. Но ты все равно идешь вперед!»[542]

В коллекторе Казик и проводник шли впереди, а Цивья замыкала цепочку, состоявшую из десятков бойцов, которые брели, сгорбившись, не в состоянии видеть лица друг друга. В одной руке Цивья держала свечу (та постоянно гасла), в другой – свой бесценный пистолет. Тоннели были низкими, приходилось наклонять голову. На некоторых пересечениях вода с экскрементами доходила до шеи, нужно было поднимать оружие над головой. Некоторые проходы были такими узкими, что даже поодиночке сквозь них протискивались с трудом. Обессилевшие от голода, они, тем не менее, несли своих раненых товарищей; в течение многих часов, казавшихся вечностью, они не имели питьевой воды. Все то время, пока тело Цивьи тонуло в сточной воде, ее мысли были заняты друзьями, оставшимися в бункере. Тося была деморализована, ранена, время от времени просила оставить ее, но в конце концов взяла себя в руки[543].

Это казалось чудом, но еще до рассвета вся группа добралась до коллектора под улицей Проста на арийской стороне, в центре Варшавы. Казик объяснил, что грузовик, который должен вывезти их из города, еще не прибыл, выходить на поверхность опасно, и вылез сам, чтобы поискать помощь. Находясь в самом конце цепочки, Цивья не знала, что происходит впереди. Она не была в курсе подробностей плана спасения и не имела связи с внешним миром, все это ее тревожило. Она беспокоилась не о своем неопределенном будущем, судьба товарищей, все еще остававшихся в гетто, «жестоко глодала мою душу»[544].