Свет на исходе дня

Скоро он пришел в белой полосатой рубахе, застегнутой на все пуговицы, торжественный, от него пахло машинным маслом. Они выпили, поели и снова выпили, было приятно сидеть за столом в теплой, светлой комнате, есть, пить и разговаривать.

Иван покрутил транзистор и спросил:

— Вы и в поле ночуете?

— Ночуем, у нас палатка, — ответила Наташа.

— Не промокает? — спросила хозяйка. — Да и ночи холодные.

— Ничего, — сказал Глеб, — у нас спальные мешки.

Иван обвел глазами походный примус, кинокамеру, охотничий нож, затянутые в тонкий войлок фляги.

— Как у вас все приспособлено, — сказал он.

— Это я заядлый турист, — ответил Глеб. — Вот поженились и решили пойти.

— Только поженились?! — удивилась хозяйка.

— Десятый день, — ответил Глеб, и хозяева засмеялись.

— Так у вас медовый месяц, — сказал хозяин и повернулся к жене: — А ты спрашиваешь, не холодно ли!

Потом Глеб и Иван стали говорить о машинах и моторах, а Наташа придвинулась к хозяйке и тихо спросила:

— Ну, а вы?

— Что мы? — не поняла Наталья.

— Вы давно женаты?

— Четыре года, — сказала Наталья.

Потом она вышла, уложила детей спать. Потом пили чай с вареньем, которое Наталья сварила минувшим летом, но Иван беседовал уже вяло, томился, зевал, а потом поднялся и сказал:

— Поздно, пойду спать.

— Что вы! — удивилась Наташа. — Только девять часов.

— Ваше дело такое, — сказал Иван. — А мы рано ложимся.

Гости почувствовали стыд за свою праздность. Было неловко оттого, что этот человек целый день работал, устал, а они гуляли в свое удовольствие да еще ссорились, и было неловко за то, что завтра они могли вволю спать, а хозяевам рано вставать; Иван не хотел их упрекать, но так вышло.

— Посидел бы еще, — сказала Наталья. — В кои времена люди в доме!..

— Вот ты и посиди, — ответил Иван, попрощался и ушел. Снова как будто упрекнул их в чем-то.

Наталья немного посидела и тоже поднялась.

— Пойду, пожалуй… — Она открыла печную дверцу, заглянула в печь и сказала: — Дрова догорят, вьюшку закройте, чтобы не выстудить.

— Спасибо, мы знаем, — ответил Глеб.

— Спокойной вам ночи.

Когда Наталья вернулась, Иван уже спал. Он густо и мерно храпел, запрокинув голову и открыв рот. Она подошла ближе.

«Устал», — подумала она. Еще она подумала, что они живут четыре года вместе; ей почему-то захотелось заплакать и растормошить его.

— Ваня, — позвала она и взяла его руку. Рука была тяжелой, в кожу въелась чернота металла и мазута. Он не ответил и продолжал спать. — Ваня!

Не просыпаясь, он неразборчиво пробормотал что-то во сне, отнял руку и отвернулся к стене. Она вышла во двор.

С луга и озера тянуло холодной свежестью. На холме за садом и огородом шумел под ветром лес, небо открывалось отчетливыми крупными звездами и светлой пылью Млечного Пути. В деревне горели огни. За домами в темноте томительно и щемяще переливалась гармонь, за ней протяжно вели девушки:

…Моя подружка бессердечная
Мою любовь подстерегла…

Наталья обернулась и посмотрела на окна постояльцев. В них горел свет.

Она почувствовала удары своего сердца. К горлу подступили слезы. Она кусала губы, чтобы удержаться, а слезы уже накатывались на глаза и рвали последнюю тонкую преграду.

…И увела его, неверного,
У всех счастливых на виду, —

угадывала Наталья слова, потому что и девушки, и гармонь, и песня уходили все дальше в темноту и доносились редкими всплесками.

Она вспомнила, как гуляли они с Иваном до свадьбы, — такие же вечера, запах трав, огни, и угасающие вдали песни, и безумная скорость мотоцикла, ветер рвет платье, а она все теснее прижимается к спине Ивана: вспомнила, как ждала его из армии, хмель и горесть проводов, письма, отсчитывающие месяцы, недели, дни, вспомнила себя в белом новом платье, свой страх и свою радость, толчею, многолюдие вокруг, топот каблуков, пьяно-требовательные крики: «Горько!», свадебную суету и внезапную тишину, когда они остались вдвоем. Она вспомнила все это сразу.

— Нет, — прошептала Наталья, — нет…

Она, как слепая, вошла в сени, плечи ее вздрагивали, а рукой она зажимала рот. У постояльцев играла музыка.

Наталья стояла под чужой дверью, лицо ее было мокрым от слез. Потом она сделала в темноте два шага и без сил опустилась на высокий порог. Под ветром у дома шумели деревья, в деревне взлаивали собаки. Со двора тянуло ночной свежестью, и черным ясным холодом открывалось ей чистое небо.

Она не знала, сколько прошло времени, лицо ее было уже спокойно, слезы высохли, она бездумно сидела на пороге и неподвижно смотрела в ночь. Она не знала, что и гости ее сидят в молчаливой, задумчивой неподвижности. Что-то новое открылось им обоим друг в друге и в самих себе в этот день. Но еще глубже они почувствовали опасность, которая стерегла их: сегодня обошлось, но впереди была — вся жизнь.

Наталья долго и неподвижно сидела на пороге своего дома. Она сидела, застыв, как будто окоченела на морозе, лицо ее было спокойно, без печали и радости. Потом она поднялась, затворила дверь и ушла в дом.